– Ты не понимаешь? Ты нужна мне!
– Я нужна не тебе, а твоему контракту с японцами!
Зло выдыхаю, сцепливая дрожащие пальцы за спиной. Пытаюсь подавить дрожь в голосе, чтобы Антонов не чувствовал моей уязвимости, ведь я ни в коем случае не должна показать своей слабости.
– А ты хочешь нормальный салон флористики да, мышка? Признайся!
Властные пальцы ложатся на моё лицо, порхая над фарфоровой кожей, как крылья бабочки. Вызывают приятную дрожь во всём организме. Предательски заставляют пульс взвыть фонтаном где-то в горле.
Я поднимаю на него глаза, как завороженная. Стою, не в силах отвести взгляд, как дрожит маленький пушистый зайчик перед грозным хищником. Сильным и конечно, опасным.
Всматриваюсь в некогда родные глаза обрамлённые чёрными ресницами. Сердце заходится в частом ритме. Больно ухает в груди, отскакивая от рёбер.
– У меня уже есть…
Шепчу, пытаясь вырваться из этого плена, понимая, что ещё чуть-чуть – и я потерплю полное поражение.
Он нагибается, обхватывая меня за плечи. Скользит властными пальцами по нежной коже. Обдувает мятным дыханием.
В несгибаемом стальном взгляде истинного бизнесмена мелькает что-то давно забытое, нежное, как будто крошечные огоньки начинают танцевать свой вальс в этих красивых глазах цвета кофейных зёрен.
Совсем как пять лет назад. Тогда, когда мы были счастливы, а от осязания любви сносило крышу.
В висках учащается пульсация, и я приоткрываю рот как выброшенная на берег рыба.
– Да-да, помню – тот затрапезный киоск.
Очухиваюсь, как от звонкой оплеухи. Вырываюсь из стальных тисков, вздёргивая подбородок вверх.
Как мне могло показаться, что этот мужлан что-то испытывает ко мне? Нет, люди не меняются, а Антонов – тем более.
– Его единственное преимущество в том, что он стоит в бойком месте. Вот и Регину каким-то ветром занесло туда. В остальном же – без слёз не взглянешь.
Очень хочется ответить какую-то колкость этому наглецу, но мобильный, лежащий на столе, начинает истошно звонить. Заставляет меня отвлечься от словесной перепалки.
Ледяными пальцами провожу по экрану, не вслушиваясь в сбивчивую речь Юльки – моей подруги – компаньонки, единственной поддержавшей в трудную минуту в момент ухода от бывшего мужа. Пытаюсь обрисовать ей ситуацию. Как-то успокоить.
– Юль, прости, я задержусь сегодня. Скоро приеду.
– Можешь не торопиться, Ника.
Она чуть не плачет, всхлипывает, совершая рваные вдохи. Заставляет моё сердце сжаться в предчувствии чего-то ужасного.
Я вздрагиваю и замираю. Сердце колотится быстро-быстро, разгоняя кровь по венам.
– Что случилось? Где ты?
– Твой магазинчик цветов… Он… Он сгорел, Вероника!
– Что?
Оторопело смотрю на смартфон. Не могу поверить в случившееся, снова и снова заставляя Юльку передавать мне детали произошедшего.
Она мямлит, пытаясь собрать мысли в кучу, но из-за постоянных всхлипываний я практически ничего не могу разобрать.
– Ничего не осталось, Ника! Это – просто кошмар, тут пепелище!
Руки трясутся, становясь ледяными и негнущимися. Я бросаю больной взгляд на Никиту. Он напрягается. Сводит кустистые брови на переносице, вслушиваясь в рваные фразы.
Отпивает бодрящий напиток, устремляя взор вдаль. Выглядит абсолютно невозмутимым. Холодным, не смотря на мой ураган эмоций на лице. Ожидает, пока я закончу разговор.
– Как это произошло?
Голос дрожит. Вибрирует истерическими нотками.
Я сама от себя не ожидала подобного. Думала, что уже приспособилась к жестоким реалиям жизни.
– Я не знаю. Прождала тебя в кафе почти час. Решила пойти к магазину, а там – пожар. Пока пожарных дождались, полицию. Протокол составили. Им ты нужна…
Смартфон неожиданно издаёт слабый сигнал и отключается, оставшись без подзарядки.
Уф, отлично.
Смотрю на бесполезный кусок пластика, безжизненно вложенный в руку, и сглатываю слюну. Перевожу дрожащий взор на Никиту, который, почувствовав неладное, тотчас оказывается рядом. Усаживает на стул, присев подле меня на корточки.
– Что случилось, мышка?
От такой заботы захотелось разреветься. Прижаться к его сильному телу, ощутив биение мощного сердца. Рассказать обо всём, что мучило меня в последнее время.
Но он не поймёт.
Антонов – самый последний человек, который может испытывать сочувствие к ближнему. Люди не меняются, а Никита – в особенности. Мой уход ничего не изменил в нём, не заставил посмотреть на жизнь под другим углом. Не доказал, что женщины – такие же личности с собственными амбициями.
Но чёрт, как же хочется сейчас с кем-то поделиться. Выплеснуть горе, чтобы душа не разрывалась на части!
– Пожар. Мой магазин сгорел.
Хриплю, пытаясь совладать со своими чувствами. От натянутости нервов меня начинает бить нервная дрожь, и я тут же оказываюсь в сильных объятиях бывшего мужа. Слёзы градом сыплются из глаз, превращаясь в настоящие горные ручейки, и я больше не сдерживаю всхлипываний.
– Ну-ну, мышка, всё утрясётся.
Спокойные прохладные слова выливаются на меня, моментально заставляя подпрыгнуть на месте. Отшатнуться от Никиты как от чумы. Воззриться на него с ненавистью.
– Утрясётся? Утрясётся! Да Юлька говорит, что от киоска ничего не осталось, одни угли!
– Вероника, но ведь твоё детище застраховано. Ведь так?
– Да.
– Выплатит тебе страховая указанную сумму, купишь новый ржавый вагончик. Может, тебе даже повезёт, и он будет не таким старым как прошлый. Я тебе даже неоновую вывеску подарю на открытие.
Усмехается он, скрещивая руки на груди. Небрежно поправляет дорогие часы на запястье, сверкая чистейшими бриллиантами. Чуть дёргает плечами.
– Неоновую вывеску?
– Ну да. Знаешь, есть такие яркие светящиеся буковки. Совсем недорого можно заказать.
Меня перекашивает от злобы. Хочется накинуться на этого напыщенного индюка, застучать кулаками по его мощной груди, чтобы, наконец, заставить затвердевшее сердце работать нормально.
– Да, но как же цветы? Ты просто не представляешь, сколько растений там погибло! Я ведь как раз получила новую поставку зная о том, что на последний звонок школьники обязательно расхватают абсолютно всё.
Снова хлопаюсь на стул, опуская плечи в беззвучном рыдании. Слёзы катятся по щекам, рисуя ломаные серебряные линии на нежной коже, но я как будто не замечаю этого. Трясусь как побитая собачонка, дрожа всем телом.
Нет, ему всё равно – он будто не слышит меня. Не хочет понять, продолжая издеваться даже в такой напряжённый, важный для меня, момент.