Ночной ураган - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Коултер cтр.№ 99

— Ты моя. И если когда-нибудь еще скажешь подобную глупость, я тебя запру.

Джинни ошеломление уставилась на него.

— Ты никогда не покинешь меня, Джинни.

Чуть откинувшись назад, Алек поднял ее бедра и рванулся вперед, войдя в Джинни глубоко, наполняя ее, не давая вздохнуть, запротестовать. Она была горячей и влажной, готовой к любви, и Алек улыбнулся, торжествующе, высокомерно, так, что Джинни мгновенно захотелось закричать, убить его и одновременно застонать от наслаждения. Но ее бедра приподнимались, чтобы вобрать его глубже в себя, и его живот прижался к ее животу, и все ее чувства сосредоточились внизу, в центре ее женственности, и Джинни тихо всхлипнула, обезумев от желания. Боль от его слов и поступков слилась с невыносимо-жгучими ощущениями, которые будил в ней Алек, и томление становилось невыносимым. Он продолжал двигаться в ней, вонзаясь и выходя, заставляя Джинни стонать и кричать, задыхаться и рыдать от невыносимого блаженства.

Алек так хорошо знал ее тело! Джинни думала, что он так же хорошо знает и ее, но, видимо, ошибалась. И, даже изнемогая от грусти, Джинни плакала, выгибалась, но он врезался в нее снова и снова, пока она не потеряла голову и рассудок, стремясь лишь к ошеломительному полету, в который так часто уносил ее Алек, и вот этот миг настал, и Джинни дрожала и извивалась в конвульсиях: ноги оцепенели, тело билось в экстазе, став единым целым с телом мужа. В эту секунду она стала частью Алека и приняла его в себя.

— Ты мой, — прошептала она, уткнувшись лицом в его шею. — Я люблю тебя, и ты мой.

Алек услышал эти слова в то мгновение, когда сам взорвался в судорогах наслаждения, пронизывающего его, разрывающего внутренности и в то же время исцелявшего, обновлявшего, соединявшего их вместе, делавшего неразделимыми, и откуда-то пришла странная уверенность, что это не кончится. Никогда.

— Да, — шепнул он, целуя ее груди. — Да.

Джинни вздрогнула и прижала его к себе еще сильнее.

Но пять минут спустя она смотрела на него непонимающими, полными боли, мрачными глазами, в которых стыла безнадежность.

— Я не шучу, Джинни. Немедленно отдай приказания миссис Макграфф относительно сегодняшнего меню и слуг. Это твое право и твои обязанности, но от всего остального держись подальше. Мы не знаем ни зачинщиков, ни соучастников. Опасность может быть слишком велика, и я не хочу, чтобы с тобой случилось что-то.

Он по-прежнему оставался глубоко в ней, частью ее, и минуту назад сказал, что никогда, ни за что не покинет ее. Ложь… пустые слова, которые так часто говорят мужчины в минуты страсти.

Джинни долго молчала, хмуро глядя куда-то в пустоту, поверх его плеча.

— Неужели тебе мало быть только женой? Только матерью?

Какой мягкий, добрый, обманчиво-нежный голос! Голос разумного человека, пытающегося урезонить неразумную жену.

— Ты подпишешь дарственную на мое имя?

Алек на мгновение застыл, но тут же отстранился и лег на спину, глядя в потолок. Джинни неожиданно почувствовала, как безутешна, как одинока и несчастна, ощутила, как слипаются бедра от пролитого семени, как вдруг стало холодно, но упорно молчала. Да и что тут скажешь?

— Почему именно сейчас? Насколько я помню, ты сама не хотела этого. Тогда ты верила в меня, а я даже не был нормальным человеком… так, полудурок, безумец, потерявший память. Теперь же, когда мне больше не приходится мучительно вспоминать лица и события, ты не считаешь, что я способен позаботиться о тебе, защитить собственную жену.

— Верфь принадлежит мне. Я хочу, чтобы она была на мое имя. Не желаю зависеть от твоих… капризов, вымаливать каждый цент на свои расходы.

Алек повернулся к ней, белея лицом, гневно сверкая глазами.

— Но после несчастного случая я во всем зависел от твоих настроений, от твоей милости, от твоих идиотских женских прихотей.

— Верно, и я ничем не разочаровала тебя, правда? Всегда была рядом, отдавала все, что могла. Я верила тебе… и посмотри, какую награду получила за все! Еще один мужчина, который относится ко мне еще хуже, чем тот, за кого я когда-то вышла замуж.

— Не могу понять, какая связь между тем, что я не одобряю жалких попыток разыгрывать из себя мужчину, и твоим доверием ко мне. Я не спал с другими женщинами. Я не бил тебя, не издевался. Не дал повода сомневаться в моем благородстве и чувстве долга по отношению к тебе и дочери. Нет, мадам супруга, повторю еще раз, последний. Я ничего не подпишу. Ничего. Ты должна научиться доверять мне, и на этом все.

Джинни, подскочив, ударила его кулаком по плечу:

— Верфь моя! И я требую, чтобы ты отдал ее мне. Это только справедливо.

Алек схватил ее за руку, не давая шевельнуться:

— Я определяю, что справедливо, а что — нет. Ну а теперь давай я покормлю тебя. Не хочу, чтобы мой сын голодал.

— Это дочь, черт возьми!

— Нет, — покачал головой Алек, откидывая одеяло, чтобы снова взглянуть на ее живот. — Это сын. Я знаю. Не могу сказать откуда, просто знаю. Хочешь, чтобы обед принесли наверх? Нет, не отвечай, сейчас прикажу.

Он поднялся, обнаженный, длинноногий и прекрасный, и дернул шнур сонетки. Потом подбросил дров в камин, пока Джинни, онемев, наблюдала игру мышц под загорелой кожей, на спине, плечах, мощных бедрах. Алек, чувствуя на себе ее взгляд, потянулся, зная, что его грациозная фигура четко очерчена пляшущими языками пламени.

Наконец Алек натянул длинный халат из толстого черного бархата с золотистыми обшлагами и, высокий, с великолепной гордой осанкой, подошел к двери, открыл ее и что-то сказал слуге. Но Джинни словно оглохла и онемела. Она знала, знала, что Алек не одобряет ни ее манер, ни поведения. Почему же все-таки он женился на ней? Последние несколько месяцев прошли как во сне, нереальные, туманные, словно вообще не существовали. И этот Алек стал совсем иным, более настойчивым, резким, не признающим ничьего мнения, кроме собственного, словно боялся уступить на дюйм, боялся, что потеряет ее, а возможно, и себя.

Но нет, это не имеет значения, Джинни просто ищет предлога оправдать его!

— Я была глупа, что доверяла тебе, — медленно сказала она. — Нужно было сразу же потребовать дарственную. Тогда ты был готов это сделать. И пусть при этом ничего не помнил, но оставался разумным, добрым и щедрым человеком. Да, я сама виновата, что не сделала этого. Теперь у меня не осталось ничего. Ни денег, ни достоинства.

— Но я выделю тебе достаточно денег на булавки.

Джинни ничего не ответила. Поняв, что она не собирается продолжать разговор, Алек резко спросил:

— Не хочешь узнать, сколько я намереваюсь давать тебе?

Джинни сжала кулаки, но не издала ни звука.

Алек поглядел на склоненную голову, прекрасно понимая, что она отвечает скорее на собственные мысли, чем говорит с ним. Как он ненавидит эти нотки обреченности в ее голосе! Что же он наделал? Она отдавала ему себя, оберегала, как могла, во время болезни, утешала и ободряла. А он набросился на нее. Но ведь Джинни — женщина и его жена…