Я почувствовал, как напряглось подо мной ее тело, как стало горячим ее влагалище. Она стонала, извивалась, стараясь высвободить руки, а потом сжала ладонями мою голову. Она явно чувствовала невероятное возбуждение, но в то же время была немного напряжена и испугана.
— Нет, это уже чересчур, — простонала она. — Чересчур.
Тогда я слегка приподнялся и убрал волосы с ее лица.
Мною вдруг овладело животное чувство: я хотел немедленно войти в нее. Я вспомнил, что она говорила насчет повязки на глазах: вроде того, что с ней чувствуешь, себя раскованнее. И тогда я нашарил рукой ее сорочку и, свернув жгутом, завязал ей глаза. Потом положил ей подушку под голову.
Она издала глубокий вздох, похожий на всхлип, губы ее припухли и увлажнились, а горячее тело раскрылось мне навстречу. Она обвила мою шею руками и прижалась ко мне бедрами.
Потом она что-то прошептала, почти промурлыкала. И когда я снова стал лизать и покусывать ее соски, застонала, прижавшись ко мне еще сильнее.
Я был вне себя от восторга и так возбужден, что мне пришлось даже слегка отстраниться, чтобы не кончить, прямо сейчас. Она хрипло стонала и кричала. Так обычно кричат люди, когда им больно. Мне показалось, будто у нее внутри лопнула какая-то струна.
Я снова сунул пальцы в масло и, раздвинув ей ноги, стал намазывать волосы на лобке, половые губы, влагалище. А потом стал втирать в ее клитор корицу, и она окончательно сдалась, перестав сопротивляться.
— Да-да!.. Продолжай!.. Да-да! — шептал а она неразборчиво.
Я уже дошел до наивысшей точки и понял, что долго не выдержу. И тогда и уткнулся лицом в ее тело, вдыхая ее запах — запах чистого тела, масла и корицы. А потом начал ласкать языком ее клитор, сомкнув губы кольцом, будто хотел высосать ее всю.
Она, словно привязанная, бессильно распласталась на кровати, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Она оказалась полностью в моей власти. Она извивалась, работая бедрами, но не сопротивлялась. Она была моей. Я слизывал масло, смешанное с корицей, чувствуя на языке вкус этого афродизиака и горьковатые, обжигающие соки ее тела. Она стонала и всхлипывала. А потом сказала, что она уже на грани.
Тогда я снова лег сверху и вошел в нее. Мой член был таким горячим и твердым, что я был не в силах больше сдерживаться. Я извергнулся прямо в ее жаркое влагалище. Она кончила одновременно со мной, пройдя несколько пиков оргазма. Лицо ее стало пунцовым, белоснежная повязка на глазах мягко светилась в темноте, ее опухшие, покрасневшие губы шептали то ли проклятия, то ли молитвы.
— Лиза, позови меня по имени, — попросил я.
— Эллиот, — произнесла она.
А потом повторила еще и еще. Ее влагалище крепко сомкнулось вокруг моего члена, дрожащие губы шептали мое имя.
Потом я встал, чтобы принять душ. Я включил горячую воду на полную мощность, и пар тут же заполнил маленькую ванную, отделанную белой кафельной плиткой. Я хорошенько намылился, стараясь стряхнуть с себя сонливость после соития.
Я немного удивился, заметив ее силуэт за стеклянной шторкой, но потом с радостью отодвинул шторку. Лиза скользнула ко мне под душ. Вид у нее тоже был сонный, спутанные волосы падали на лицо. И тогда я, взяв губку, стал осторожно мыть ее тело. Я намылил ей плечи и грудь, чтобы смыть масло и корицу. И она начала потихоньку просыпаться, оживать, снова загораясь желанием.
Она поцеловала по очереди каждый мой сосок, нежно погладила, а потом обвилась вокруг меня. Мы стояли под струей горячей воды, и я целовал ее в шею, щекотал намыленной губкой влагалище, поглаживал его ласкающими движениями.
— Ну, давай же! — прошептал я. — Кончи прямо мне в руки. Я хочу видеть, как ты кончаешь.
Я сам от себя такого не ожидал, поскольку считал, что для того, чтобы кончать три-четыре раза в день, надо быть на пике формы. Я чувствовал себя абсолютно счастливым рядом с ней — мокрой, скользкой от мыла и трепещущей. Лиза приподнялась на цыпочках, и ее влагалище раскрылось. Потом я почувствовал, как ее руки нежно гладят меня по спине, опускаясь все ниже и ниже, раздвигая задний проход.
Господи, какое это сладостное чувство! Как приятно, когда тебя открывают сзади и имеют вот так. Она засунула мне в задний проход два пальца и стала продвигаться все глубже и глубже — совсем как тогда в Клубе, когда она использовала резиновый фаллос, — пока не нашла простату и не надавила на нее. Выронив губку, я стремительно вошел в нее. Она содрогнулась, потом еще и еще и наконец кончила. Она тяжело дышала, ловя воздух полуоткрытым ртом. Я прижимал ее своим телом к белой кафельной плитке, а она продолжала массировать мне простату. Она кончала снова и снова, и так, казалось, до бесконечности. Ее лицо и грудь пылали, мокрые волосы падали на плечи, точно струи воды.
— Я ведь не шутил, когда говорил, что люблю тебя, — прошептал я, но ответа не получил.
Мы просто стояли, подставив разгоряченные тела под струю горячей воды, а потом она поцеловала меня и положила голову мне на плечо. Ну что ж, для начала неплохо. Я могу и подождать.
Когда мы наконец попали в «Ривер куин лаундж», там было уже полно посетителей, и даже среди всей этой толпы ее нельзя было не заметить. В маленьком черном платье от Ив Сен-Лорана, в босоножках на высоком каблуке, с волосами, уложенными в художественном беспорядке, она была самой восхитительной женщиной в зале. Бриллиантовое колье подчеркивало стройные линии шеи, придавая Лизе еще более экзотический и соблазнительный вид. Полагаю, я в своем черном смокинге тоже неплохо смотрелся. Хотя вовсе не это приковало к нам взгляды посетителей ресторана. Они, наверное, решили, что мы молодожены. Мы начали обниматься, не дожидаясь, когда принесут напитки, а потом, тесно прижавшись друг к другу, заскользили по танцполу, при этом мы разительно отличались от жен и мужей, одетых в жуткий полиэстер.
Ресторан был залит мягким, приглушенным светом, за огромными стеклянными окнами сияющий огнями Нью-Орлеан лежал как на ладони, оркестр исполнял латиноамериканские мелодии — чувственные и ритмичные.
Шампанское кружило нам головы, и я, заслав в оркестр пару сотен баксов, уговорил их играть во время перерыва. Мы отплясывали румбу, ча-ча-ча и все такое, чего я раньше не стал бы танцевать даже под страхом смертной казни. Ее бедра обтянутые черным шелком, извивались, грудь призывно вздымалась, а ноги на высоченных шпильках выделывали замысловатые па.
Нам было ужасно весело и удивительно хорошо. Исполнив ча-ча-ча мы, задыхаясь от смеха, вернулись к своему столику. Мы жадно поглощали липкие и отвратительные коктейли, предназначенные специально для туристов. Что-то такое с ананасом, бумажными зонтиками, разноцветными соломинками, солью, сахаром, вишенками и со смешными названиями типа «Восход солнца», «Вуду» или «Сазарак». И просили еще и еще. Но лучше всего было, когда оркестр заиграл босанову. Певец вполне недурно подражал Жилберту
[7], ее убаюкивающей, томной манере исполнения, и мы плыли, обволакиваемые звуками музыки, прерываясь лишь для того, чтобы пригубить очередной напиток.