Сумеречный Взгляд - читать онлайн книгу. Автор: Дин Кунц cтр.№ 76

Возможно, Райа не была так же великолепна, став брюнеткой, может быть, пластическая операция отняла немного красоты у ее лица, но она по-прежнему была прекраснейшей женщиной на свете. И что более важно, она начала избавляться от эмоционально искалеченной Райи — тоже гоблина, но иного рода, жившего внутри ее.

Мир продолжал жить как всегда.

Это был год, когда они убили в Далласе нашего президента. Это был конец невинности. Исчез определенный жизненный уклад и образ мыслей, и многие, впав в уныние, говорили, что умерла и надежда. Но хотя осенью облетающие листья обнажают ветви, как кости скелета, весна вновь наряжает деревья.

Это также был год, когда «Битлз» выпустили свою первую пластинку в Штатах, год, когда «Конец света» Скитера Дэвиса был песней номер один, год, когда «Ронеттс» записали «Будь моей, крошка». А эта зима была зимой, когда мы с Райей вернулись в Йонтсдаун, штат Пенсильвания, на несколько дней в марте, чтобы принести войну на территорию врага.

Но это уже другая история.

Которая следует ниже.

Тропки ночи там и тут

Прочь от сумерек бегут.

Книга Исчисленных скорбей

Что-то движется в ночи,

Недобром дыша.

Молчи!

Книга Исчисленных скорбей

Шепчет сумрак наверху —

Ночь роняет шелуху.

Книга Исчисленных скорбей

Джон Кеннеди был мертв и похоронен, но эхо его похоронного марша затихало еще очень долго. В течение большей части той серой зимы казалось, что мир предпочел панихиду музыке. Небо нависало ниже, чем когда-либо прежде. Даже во Флориде, с ее безоблачными днями, мы ощущали пасмурность, не видимую глазом. Так что даже в счастье нашей семейной жизни мы с Райей не могли полностью найти убежища ни от мрачного настроения остального мира, ни от памяти о наших собственных недавних ужасах.

Двадцать девятого декабря 1963 года одна из американских радиостанций впервые прокрутила запись «Битлз» «Я хочу взять тебя за руку», и к первому февраля 1964 года это была песня номер один в стране. Мы нуждались в этой музыке. Эта мелодия и прочие, в изобилии последовавшие за ней, научили нас вновь понимать значение радости. «Легендарная четверка» из Британии стала не просто музыкантами — она стала символом жизни, надежды, перемен и выживания. В тот год за «Я хочу взять тебя за руку» последовали «Она любит тебя», «Мою любовь не купишь», «Я видел, как она стояла там», «Мне хорошо» и еще более двух десятков других песен — половодье доброй музыки, с которым до сих пор ничто не может сравниться по силе.

А нам так было нужно добро — не для того, чтобы позабыть ту смерть в Далласе в ноябре прошлого года, но чтобы отвлечь себя от признаков и предзнаменований смерти и разрушения, множившихся день ото дня. Это был год Резолюции Тонкинского залива, когда конфликт во Вьетнаме перерос в полноценную войну, хотя никто еще и представить себе не мог, насколько полноценной она станет. Не исключено, что это был также год, когда реальная близость ядерного уничтожения наконец-то была похоронена в глубинах национального сознания — потому что эта реальность была выражена во всех областях искусства так, как никогда прежде, особенно в фильмах типа «Доктор Стрэйнджлав» и «Семь дней в мае». Мы ощущали, что движемся по самому краю страшной бездны, и музыка «Битлз» давала нам поддержку — так, насвистывая на кладбище, можно отогнать прочь мрачные мысли о разлагающихся трупах.

После обеда, в понедельник, шестнадцатого марта, две недели спустя после нашей свадьбы, мы с Райей лежали на бело-зеленых полотенцах на пляже и негромко беседовали, слушая транзисторный приемник. Примерно треть программы составляла музыка «Битлз» либо их подражателей. Накануне, в воскресенье, пляж был переполнен, но сейчас он находился целиком в нашем распоряжении. Море лениво катило волны, и лучи флоридского солнца, жарящие воду, создавали иллюзию тысяч золотых монет на воде, как будто прибой неожиданно вынес на поверхность воды затонувший испанский галеон. Безжалостные лучи субтропического солнца выбеливали и без того белый песок, а наш загар становился все сильнее с каждым часом. Висящее в вышине солнце превратило мою кожу в шоколадную. У Райи тон загара был богаче, с оттенком золотого. Горячий медовый блеск ее кожи нес в себе такой мощный эротический заряд, что я не мог удержаться от того, чтобы время от времени не протягивать руку и не прикасаться к ней. Хотя волосы ее были теперь черными как вороново крыло, а не светлыми, она все равно осталась золотой девушкой, дочерью солнца, какой показалась мне в тот день, когда я впервые увидел ее на аллее ярмарки братьев Сомбра.

Слабый меланхолический настрой, подобный отдаленным звукам едва слышной скорбной песни, окрашивал все наши дни, хотя это вовсе не значит, что мы были печальны (мы вовсе не были печальны) или что мы видели и познали слишком много темного, чтобы быть счастливыми. Мы часто — даже постоянно были счастливы. Меланхолия в умеренных дозах странным образом может действовать успокаивающе, есть в ней некая таинственная сладость. Она создает контраст и тем самым способна придать утонченную остроту счастью, особенно радостям плоти. В эти благоуханные послеобеденные часы понедельника мы наслаждались солнечным теплом и собственным слегка меланхоличным настроением, зная, что, вернувшись в свой трейлер, займемся любовью, и слияние наше будет почти невыносимой полноты.

Каждый час по радио в новостях нам рассказывали про Китти Дженовезе, убитую в Нью-Йорке два дня назад. Тридцать восемь ее соседей из Кью-Гарденс слышали ее панические крики о помощи, видели из окон, как нападавший несколько раз пырнул ее, начал красться прочь, затем вернулся и снова пырнул, в конце концов прикончив ее на пороге ее собственного дома. Никто из этих тридцати восьми не пришел ей на помощь. Два дня спустя эта история по-прежнему была на первых страницах новостей, и вся страна пыталась понять причину того, что высветили кошмарные события в Кью-Гарденс, — бесчеловечность, бессердечность и изолированность современных жителей и жительниц городов. «Мы просто не хотели впутываться», — говорили тридцать восемь зрителей, как будто то, что Китти Дженовезе была того же племени, того же возраста и из того же круга, что и они, — как будто все это не было достаточным основанием, чтобы вызвать милосердие и сострадание. Конечно, мы с Райей знали, что кое-кто из тех тридцати восьми почти наверняка был не человеком, а гоблином, расцветающим при виде боли умирающей женщины и эмоционального смятения и вины бесхребетных наблюдателей.

Когда закончились новости, Райа выключила радио и сказала:

— Не все зло на свете идет от гоблинов.

— Да.

— Мы и сами способны на жестокость.

— Куда как способны, — согласился я.

Она помолчала, прислушиваясь к раздающимся вдали крикам чаек и к волнам, мягко разбивающимся о берег.