В этот момент на перроне возникло какое-то оживление. Толпа зашевелилась, забегали люди в форме, послышались полицейские свистки. Майор Алексеев расправил плечи и повернулся спиной к вагонам. Я проследил за взглядом заместителя начальника корпуса: от украшенного разноцветными флагами здания вокзала к нам в сопровождении многочисленной свиты шел Светлейший князь Всеволод Романов.
Алексеев бодро отсалютовал наместнику. Тот степенно кивнул в ответ и пожал старикану руку. Затем шагнул к Воронцовой. Милана лихо приложила два пальца к козырьку фуражки — и тоже удостоилась рукопожатия Светлейшего князя. Та же история повторилась с Ясухару, а затем и со мной — с некоторым, впрочем, добавлением:
— Вижу, что не ошибся в вас, молодой князь, — с полуулыбкой проговорил Романов, словно тисками сдавливая мою кисть.
— Рад стараться, Ваша светлость! — ответил я с подсказки фамильяра.
— Рассчитываю, на сие и впредь, — благожелательно кивнул Светлейший князь.
Оставив нас на этом, наместник неспешно двинулся по перрону, еще несколько раз по пути останавливаясь и запросто здороваясь за руку с тем или иным офицером или гражданским. Дойдя до возвышения в середине платформы, Светлейший князь взошел на него по приготовленной лесенке и орлом обозрел собравшихся уже оттуда. Толпа притихла, и Романов заговорил — громогласно, не тише, чем Алексеев на ристалище во время вступительного испытания:
— Милостивые государи и милостивые государыни! Жители Москвы и гости Первопрестольной! Верные слуги Его Императорского Величества — уверен, иных здесь нет и быть не может! Мои друзья и соратники! Позвольте мне…
Выступал Романов минут пять, но, признаться, почти ничего нового за это время я от него не услышал: снова о том, что годы грядут непростые, и, только собравшись с силами и сплотившись вокруг трона, с напастями нам удастся справиться. О том, что сильная армия — несущий хребет Российской Империи, единственный верный союзник. О том, что дружить с Китаем, конечно, хорошо, но, когда пробьет роковой час, рассчитывать на помощь Поднебесной нам не придется…
Все убедительно и красиво, но, признаться, в какой-то момент я поймал себя на мысли, что словно бы нахожусь на предвыборном митинге кандидата в депутаты или, может, в президенты. Не хватало только фразы: голосуйте за меня и мою политическую партию!
«Ну, тут вы, сударь, пальцем в небо попали, — с усмешкой заметил мне на это Фу. — Куда Светлейшему князю избираться? Не в губернское же дворянское собрание! Сие отнюдь не его масштаб! А если государь вдруг решит созвать Всероссийский Земский Собор — Романов, как московский наместник, войдет в число делегатов без всякого голосования».
«Все равно очень похоже, — заметил я. — Может, он куда повыше собрался? — предположил в полушутку. — Царей у вас тут, часом, не избирают?»
«НеистощимыйКлюч с вами, сударь! Четыреста лет подобного не случалось — с тех самых пор, как в лихие времена пресеклась династия московских Рюриковичей и Земским Собором на трон — тогда еще здесь, в Первопрестольной — был возведен Борис I Годунов!»
«Между нами: может, Романов считает, что пора повторить эксперимент?» — вовсе уж что-то понесло меня.
«С чего бы это вдруг, сударь? — почти испуганно пробормотал „паук“ — похоже, даже мысли подобной устрашившись. — Нынче династия крепка, как никогда!»
«Ну, как скажете», — пожал я плечами.
«Оставили бы вы подобные крамольные фантазии, сударь! — не унимался Фу. — Иначе — быть беде!
Сергей Казимирович же вас предостерегал!»
«Как скажете», — повторил я — спор мне наскучил.
Светлейший князь как раз закончил свою зажигательную речь — я без иронии, толпа на перроне ему восторженно рукоплескала — и с видом человека, честно исполнившего свой долг, спустился с возвышения. А нас пригласили на посадку в вагон.
Глава 18
в которой мой поезд трогается
Вагон, в который мы вошли — средний из трех в составе — оказался внутри разделен на две части. Первая представляла собой узкий коридор, в который выходили дверцы четырех купе — всё, почти как в знакомых мне по родному миру поездах дальнего следования. Если, конечно, не считать белого пушистого ковра, в котором ноги утопали по щиколотку, обитых малиновым шелком стен и двух хрустальных люстр под потолком, призванных это великолепие освещать.
Вторую половину вагона от наших любопытных взоров покамест закрывала тяжелая бархатная портьера.
— Молодая графиня, прошу, — указал Алексеев Воронцовой на крайнюю дверь. — Сударь, это ваше, — судя по жесту майора, следующее купе предназначалось Ясухару. — Молодой князь, вам сюда, — мне досталось третье. Себе заместитель начальника корпуса, очевидно, выбрал последнее. — На полчаса вы свободны, затем прошу всех явиться в салон, — кивнул старикан на отгороженную часть вагона. — Фуражки с собой не берите, если пожелаете, можете также снять кители — застолье объявлено неформальным. Тем не менее, если китель останется на вас — он должен быть застегнут на все пуговицы. То же самое в любом случае касается рубашек, — заметил он, почему-то строго посмотрев при этом на Милану. — Все ясно?
— Ясно, господин майор, — пожав плечами, кивнула девушка.
— Всем все ясно? — перевел Алексеев суровый взгляд на нас с Тоётоми.
— Так точно, господин майор, — браво ответили уже мы с японцем.
— Тогда обустраивайтесь.
Надавив за изогнутую ручку, я распахнул дверцу — она отъехала в сторону, уйдя в стену, как и в привычных мне поездах — и шагнул в купе. Успев, впрочем, заметить, что свои двери Воронцова и Ясухару открыли, руками к ним не прикасаясь — то есть магией. Ну да, мы же не на территории корпуса, да и не абитуриенты уже. Должно быть, отныне для нас иные правила. Жаль, я их не знаю — раньше меня в подобных вопросах Надя просвещала, а теперь…
«А теперь, сударь, вы, конечно же, напрочь отрезаны от любых источников информации. Прискорбно, не правда ли?» — съязвил фамильяр.
«Ох, Фу, о вас я не подумал…»
«Сим мне, наверное, стоило оскорбиться — не знай я, что ваше сожаление об отсутствии с нами Надежды Александровны отнюдь не ограничивается потребностью в консультации эксперта!»
«Слова в простоте не скажете! — хмыкнул я. — Заявили бы прямо: тоскуете, мол, сударь, по Надежде Александровне!»
«Ну, можно, конечно, выразиться и так, в лоб».
«Так — да нет так! Я, конечно, болван, но то, что учудила она…»
«А я вовсе и не валю все на вас, сударь! Собственно, я вообще не касался вопроса вины — на сию стезю разговор вы сами повернули!»
«Вот и закончим на этом», — буркнул я.
«Как пожелаете, сударь».
«Паук» умолк, и я наконец оглядел предоставленное мне дорожное обиталище. Купе было стандартного размера, но спальное место в нем имелось всего одно. Вагонной полкой его, правда, было не назвать — слева от входа, у стены, стоял широкий диван с кожаной спинкой и подголовниками. Напротив него располагался письменный стол из полированного дерева, на углу которого красовались массивные бронзовые часы — машинально я засек по ним тридцать минут, выделенные нам Алексеевым. К столу прилагался стул, спинку и сиденье которого обтягивала ткань в цвет обивки стен — здесь, как и в коридоре, это был малиновый шелк. На квадратном окне висела не какая-нибудь там легкомысленная занавесочка — полноценные шторы, раздвинутые и перехваченные посередине толстым шнуром с кистями.