Прерванная дружба - читать онлайн книгу. Автор: Этель Лилиан Войнич cтр.№ 39

– Но где же господин Мартель?

Рене незаметно скрылся и, сев на каменистый уступ у самой воды, рыдал, уронив голову на колени.

Выплакавшись, он прислонился спиной к скале и попытался разобраться, что же с ним такое. Положение казалось столь же страшным, сколь и необъяснимым.

За полгода этот беглый клоун безраздельно завладел его сердцем. Невозможно, нелепо – и всё же это так, и терзания, пережитые им сегодня, несомненное тому подтверждение. Впервые в жизни испытал он такие страдания и теперь недоумевал, как он смог их вынести и не убить себя или кого-нибудь другого. Хотя он вполне сознавал, что ему и всем его спутникам грозит мучительная смерть, хотя он думал о Маргарите, о гибели её надежд, о её горе, о её безутешной одинокой жизни – больше всего терзала его мысль о Риваресе, одном среди дикарей.

Против его воли, несмотря на то, что все в нём страстно и неустанно восставало, его любовь была безвозвратно отдана какому-то проходимцу, человеку с сомнительным прошлым, который вёл себя весьма странно и, конечно, ничуть им не интересовался, разве только ради собственной выгоды. Так случилось, и ему от этого никуда не деться.

Когда Рене вошёл в палатку, там уже ужинали. Риварес сидел рядом с Дюпре, перебрасываясь шутками и остротами с радостными, возбуждёнными сотрапезниками. Он успокоил перепуганных носильщиков, сняв устрашающий головной убор, и попытался смыть с лица краску, однако кое-где все ещё зловеще проступали неотмывшиеся пятна и полустёртые фантастические узоры. В волосах Ривареса застряло алое пёрышко тукана. Держался Риварес очень неестественно и шутил на редкость плоско; при этом он так сильно заикался, что его было трудно понять. После ужина его попросили рассказать обо всём подробно. Он начал шутливо описывать своё появление среди разъярённых дикарей, но вдруг замолчал на полуслове – его лицо словно застыло, взгляд стал пустым. Через мгновение он смущённо улыбнулся.

– П-прошу прощения. Не напомнит ли мне кто-нибудь, о чём я говорил?

Маршан встал и тронул его за плечо.

– Мы вам напомним об этом завтра, а сейчас вам пора бай-бай.

Риварес повиновался. Рене последовал за ним и только сейчас заметил, что у него все тело ломит от усталости. Когда возбуждение улеглось, все почувствовали, как вымотал их этот долгий напряжённый день, и стали укладываться спать. Рене спал крепко, но его мучили кошмары, и время от времени он просыпался, натягивал одежду и потихоньку выбирался наружу, чтобы растолкать утомлённых часовых, засыпавших на посту. Один раз на рассвете, когда он вернулся в палатку, ему показалось, что Риварес приподнялся. Рене тихонько окликнул его, но, не получив ответа, снова заснул.

Наутро Дюпре в присутствии всех членов экспедиции уничтожил контракт, согласно которому Риварес был временно нанят переводчиком, и изготовил другой, поставивший Ривареса в равное положение с остальными. Свидетелями были Рене и Маршан.

– В настоящее время я только таким образом могу выразить вам своё уважение, господин Риварес, – сказал Дюпре. – Но смею вас заверить, что по возвращении в Париж, который, если бы не вы, нам бы уже не пришлось увидеть, – я позабочусь, чтобы все узнали, в каком мы у вас неоплатном долгу. Если вам будет угодно отправиться с нами в Европу, Париж и вся великая французская нация сумеют дружески принять иностранца, рисковавшего жизнью ради спасения французских граждан.

– Господи! – шепнул Маршану Штегер. – Да это похуже раздачи наград в сельской школе. Сейчас дойдёт очередь до шалунов.

И действительно, войдя во вкус, Дюпре принялся отчитывать Лортига и Бертильона. Рене нетерпеливо ждал, когда он наконец кончит. После вчерашнего было трудно вынести этот торжественный фарс. Тут он заметил, что Риварес, стоявший немного позади Дюпре, подмигнул Бертильону, словно говоря: «Не обращайте внимания, старина, он ведь не может без нравоучений».

Когда Дюпре наконец кончил, послышался мурлыкающий голос героя дня, – и всем показалось, что треск сухих сучьев сменился нежным журчаньем ручья.

– Вы в высшей степени любезно и лестно обо мне отозвались, полковник, но, право же, я главным образом думал о спасении собственной шкуры. Что же касается небольшого промаха, допущенного этими господами, то я уверен, что вы, человек, служивший в Великой армии, извините их несколько чрезмерное презрение к опасности. Ведь общеизвестно, что во Франции храбрость не д-добродетель, а национальное бедствие.

Рене стиснул зубы. «Если уж ты не щадишь собственного достоинства, то хоть пощади тех, кто тебя любит. Что за пытка: стоять рядом и видеть, как ты – именно ты – играешь на ребяческом тщеславии старика и смеёшься над ним за его спиной!»

Рене взглянул на Маршана. «Слава богу, – подумал он, – ему тоже противно».

Дюпре улыбнулся.

– Первой традицией Великой армии было повиновение приказу. Но, поскольку эти господа дали мне честное слово, что ничего подобного больше не повторится, забудем о происшедшем. Можно простить все человеческие слабости, кроме трусости.

Он с величавым презрением взглянул на поникшего Гийоме. Вечером, после ужина, Дюпре приказал открыть несколько бутылок шампанского, припасённых для торжественных случаев. Он встал и произнёс длинную речь, в конце которой провозгласил тост за здоровье «нашего дорогого отважного товарища». Маршан поднял свой стакан, но запах вина заставил его побледнеть, и, не пригубив, он поставил стакан обратно. На него нашёл очередной приступ хандры, и рядом с искрящимся весельем Риваресом он казался особенно мрачным.

– Доктор! – воскликнул Лортиг. – Неужели вы не выпьете за здоровье племени хиваро и их укротителя?

Рене опрокинул локтем миску с рисом на колени Штегеру.

– Как я неловок! – закричал он, вскакивая на ноги. – Доктор, передайте мне, пожалуйста, вон ту ложку! Прошу прощения, Штегер.

Оглянувшись, он с удивлением увидел, что Риварес и не думает прийти ему на помощь. Маршан бросил на Рене свирепый взгляд, взял свой стакан, осушил его единым духом и про тянул Лортигу, чтобы тот снова наполнил его. Рене медленно опустился на своё место. Три дня жил он в каком-то непрерывном кошмаре – и вот теперь ещё это… И сейчас, когда случилось непоправимое, ему хотелось лишь одного – чтобы Риварес перестал смеяться. Он смеялся непрерывно весь день, и смех его, звучавший резко и монотонно, стал к вечеру почти визгливым. Риварес был необычайно весел, лицо его пылало, глаза блестели, – но он ничего не ел и не пил.

Когда Маршан в четвёртый раз наполнял свой стакан, Дюпре наконец заметил, что происходит, и спокойно отставил бутылку подальше. Рене увидел, как Гийоме тут же поставил на её место другую.

– Кто-нибудь желает полюбоваться рекой при лунном свете? – спросил, вставая, Рене.

– Но мы же ещё ничего не слышали о ваших приключениях, Риварес, – сказал Штегер. – Расскажите нам все подробно.

Рене остановился в дверях, Риварес принялся рассказывать. Говорил он свободно, как профессиональный актёр, легко перевоплощаясь, быстро меняя интонации и выражение лица, комично представляя в лицах всех по очереди: самого себя, колдуна, бьющуюся в истерике девушку, взбудораженных родственников. Будь в его исполнительской манере меньше злости, получилась бы превосходная пародия.