— Я догадалась! — сияющая Аглая подняла руку как школьница. Которой, собственно, формально вполне себе и являлась. — Стихий всего пять, да?
— Именно так! — ответно просиял я — Стихий в буддизме всего пять: Дерево, Огонь, Земля, Металл и Вода. Каждый год из двенадцати повторяется пять раз и это приводит к тому, что кроме малого двенадцатилетнего цикла, появляется еще и большой цикл, в котором сколько годов? Правильно, Патрик, двенадцать умножить на пять, то есть — шестьдесят.
Теперь следите за руками. Родился, допустим, человек, в год Огненного Петуха. Прожил двенадцать лет, наступает его год, год Петуха. Но не Огненного, а Земляного. В двадцать четыре года он встретит год Металлического Петуха, в тридцать шесть — Водяного Петуха. И так далее. И только в шестьдесят лет цикл завершится и наступит тот год, в который он родился — год Огненного Петуха. Цикл будет завершен, и человек проживет отпущенную ему жизнь.
Именно так. Буддисты верят, что человеческий век — шестьдесят лет, но далеко не каждому счастливчику раньше удавалось прожить его полностью. Зато если удавалось — он становился безмерно уважаемым человеком. Именно поэтому для какого-нибудь китайца шестьдесят лет — самый главный юбилей в жизни. Это значит, что он прожил жизнь правильно, не портил себе карму и в следующем перерождении его явно ждет что-то приятное. Как пел Владимир Семенович:
Пускай живешь ты дворником,
Родишься вновь прорабом
А после из прораба
До министра дорастешь…
[108]
— Да-да-да, — закивал Митрич. — И будешь баобабом тыщу лет пока помрешь. Прикольно. То есть мы, получается, все четверо свою жизнь уже прожили? А все, что сверху шестидесяти лет, оно как считается?
— Как бонус, — пояснил я. — Как призовая игра. Живи и наслаждайся, ты уже выиграл. В общем, я хочу сказать, что шестьдесят — это главное число в буддизме.
— Ладно, — махнул рукой Митрич. — Буддизм принимается в качестве рабочей гипотезы.
— Ой, Тарасик идет! — пискнула Патрик. — Какой-то озадаченный.
Глава 11
Тарас и впрямь был озадачен, и причину своей озабоченности он поведал сразу же, оказавшись в пределах слышимости:
— Два рубля за хвост! Сто двадцать рублей!!! Это все, что я от него получил! Правда, еще репутация выросла, хорошо выросла, врать не буду. Ну и все!!! Сто двадцать рублей за весь данж!!!
— А поторговаться пробовал? — поинтересовался Петька.
— Да не то слово, — вызверился Тарас. — Я, можно сказать, наизнанку вывернулся, но он мертво стоял. Главное — сам все понимает, репутация с ним растет, но он смотрит на меня грустно, чуть не плачет, мол, «сам понимаю, что нарушаю все мыслимые правила торговли, но сделать ничего не могу». Я и так, и сяк — мертво! Я тебе, грит, сказал, что оплата похвостно, и репутация вырастет, вы согласились — значит, вас это устраивало.
— А сто двадцать рублей — это много? — вдруг поинтересовалась Семеновна.
— А кто ж его знает? — Тарас в сердцах едва не матерился. — Местных денег ни у кого еще толком нет, на аукционе пока пять жалких лотов выставлено и все пять не за деньги, а на обмен на равноценное для другого класса.
— Кстати! — вспомнил Митрич. — А что там с наградой за голову и еще луком он интересовался?
— А ничего! — махнул рукой Тарасик. — Чомпе еще с проверки не вернулся. Вот, мол, когда подтверждение вашего геройства будет, тогда и будем разговаривать.
— Кисло, — присвистнул Митрич. — То есть у старосты за данж мы, почитай, ничего и не получили. Осталось еще руководителям Турнира нам награду за первое прохождение зажать — и вообще шикарно будет.
— Сплюнь! — посоветовала Семеновна. — Вот не удивлюсь ни разу. Здесь что-то все мутят не по-детски. Ты лучше, милок, скажи — про группу, которую они в данж отправили, спрашивал?
— Спрашивал, — кивнул Тарас.
— И что?
— Да все то же — ничего не помню, ничего не видел, ничего не знаю. Как пушер в участке у бобби
[109]. - сплюнул Тарас, — Он, как мне показалось, сто раз уже пожалеть успел, что нам про эту группу сболтнул.
— Плохо, блин… — погрустнел Митрич.
— Вот и я так подумал, — и Тарас неожиданно улыбнулся, второй раз на моей памяти.
— И что? — заинтересовался Митрич.
— Да так… — Тарасик разулыбался пуще прежнего. — Купил с выручки кувшин пива в лавке, тридцать две копейки стоит, похоже, мы богаты.
— И? — не утерпел Петька.
— И пошел к стражникам, которые у портала службу несут. — хмыкнул Тарас. — У портала никого не было — староста пост снял, я так понял — вскоре после объявления о нашей победе. Они его, конечно, не слышали, но по времени совпадает. Ну, я тогда с этим кувшином в казарму стражников метнулся, благо она отсюда в двух шагах. Меня там уже как старого приятеля встретили, примелькался им за сегодня.
— Какая ты умница, Тарасик! — не удержалась от похвалы Семеновна.
— В общем, — сиял улыбкой Тарас. — Дело было так. Сначала, как только нас в реку загнали, староста велел страже пост у портала организовать и сам с ними сидел. Они после нас еще три группы на ноль помножили, а вот четвертую — пятую, если с нами считать — староста велел сначала живыми взять, потом связать и к подвалу с крысами вести. А возле портала — развязать, вернуть оружие и затолкать в подвал. Причем участники этой группы явно не понимали, что происходит, никуда идти не хотели, а какой-то рыцарь даже орал все время «Куда вы меня тащите…» и какое-то слово на букву «п», стражники такого слова не знают
[110]. Когда, говорят, мы их в подвал в шею затолкали, староста повеселел, велел нам возвращаться на пост и всех приходящих демонов на ноль множить, а сам куда-то смылся, сказав, что у него дела.
— Занятно, — хмыкнул Митрич.
— И это еще не все! — продолжил Тарас. — Как рассказали стражники, следующая группа была какая-то странная. Они, во-первых, даже за оружие хвататься не стали, как будто ждали чего-то. А когда стражники их на копья подняли, они все про какой-то данж голосили, а что такое данж, стражники тоже без понятия. Небогатый у них лексикон, как я погляжу — ни слова «данж», ни слова на букву «П»…
— Да, неписи здесь тупые, — кивнул Митрич. — А про группу эту что-нибудь помнят? Рост, внешность, особые приметы, татуировки?
— Да я попытался узнать, но без толку, — кивнул Тарас, — Групп сегодня много было, они у них все в единую массу слились. Помнят только, что в странной группе какая-то девка наглая верховодила, и больше ничего конкретного. Кстати, Малиновский еще больший дурак, чем я думал. Судя по их рассказам, он с группой вернулся, и все какого-то «Петьку-суку» требовал ему предоставить.