— Встаньте.
Хасинто поднялся и замер, боясь лишний раз вздохнуть, пока сеньор его опоясывает.
— Служите верно, — молвил Иньиго Рамирес. — Пусть этот меч защищает Господа, меня и вас.
— Благословляю, сын мой. — Святой отец перекрестил Хасинто. — Служите верно.
— Служите верно! — вторили кабальерос.
Всё. Свершилось. Ощущение такое странное: будто всего миг пролетел и в то же время сутки, недели промчались.
Теперь жизнь его на два, три года, а может, и больше, неразрывно связана с сеньором.
Стоило выйти из часовни, как обжигающе-яркое солнце резануло Хасинто по глазам. Он зажмурился и не сразу увидел стоящих чуть поодаль Диего и Гонсало. Юноша радостно улыбался, на перечеркнутом шрамом лице второго оруженосца, напротив, отражалась лишь скука.
— Гонсало, Диего, — заговорил сеньор, — познакомьтесь с моим новым эскудеро, если еще не успели. Что же касается вас… — он перевел взгляд на Хасинто. — Я приглашал вас на охоту, но это было до присяги. Сейчас важнее, чтобы вы осмотрели замковое хозяйство и поняли, что от вас требуется. Диего все покажет и объяснит. И не огорчайтесь: это не последняя охота. Сейчас со мной отправится Гонсало, но в другой раз возьму кого-то из вас. — Сеньор повернулся к рыцарям. — Поторопимся. Думаю, остальные кабальерос, да и ловчие тоже, нас заждались.
Едва де Лара и его люди отдалились, Диего вздохнул и протянул обреченно:
— Возьмет кого-то из нас, да нескоро…
— Почему? — вообще-то Хасинто не очень интересовал ответ, но из вежливости спросить стоило.
— Не знаю… Может, вам больше посчастливится… А меня дон Иньиго не так уж часто звал на охоту, по крайней мере на опасного зверя. И когда я пажом был, и сейчас… В бой вообще всего один раз брал, причем сражаться не дозволил: велел позади воинства с запасными конями стоять. Самой битвы я толком и не видел… Так и хожу за лошадьми да псами, ну и тренируюсь, понятно. Для остального у нашего сеньора Гонсало есть.
Похоже, юноша ревновал и завидовал — это проскальзывало не только в словах, но и в тоне.
В другое время Хасинто расспросил бы Диего, не упустил возможности выяснить о сеньоре что-то новое. Но не сейчас: волнение схлынуло, на смену ему пришли опустошенность, безразличие, усталость.
Зато Диего, видимо, хотелось выговориться:
— Это, конечно, понятно. Гонсало дону Иньиго уже лет десять служит, не меньше. Это такие, как мы с вами: несколько лет — и в рыцари.
Отмалчиваться и дальше неправильно, придется все-таки задать вопрос.
— А Гонсало нет?
— Ну, он же то ли из консехо
[18], то ли из бегетрии. Может, когда-нибудь сеньор и посвятит его в рыцари, кто знает? Но сами понимаете: кабальеро можно стать, а идальго нужно родиться.
— И как простолюдин сделался оруженосцем рико омбре?
— О! Это интересная история! — Диего взмахнул руками, с воодушевлением произнес: — Однажды… — и умолк, выжидающе поглядывая на Хасинто.
Наверное, хотел, чтобы он сам спросил. А ему ничего не хотелось. Разве что спать или плакать. Но если нельзя сделать ни первого, ни второго, то лучше притвориться, будто разговор ему любопытен. Может, он хоть немного взбодрит.
— И что за история? Расскажите.
Диего снова оживился.
— Однажды наш сеньор гостил неподалеку от Овьедо, у какого-то своего вассала. Ну и в город, понятно, время от времени выезжал. Гонсало прослышал об этом, а он давно мечтал стать эскудеро, причем не у кого-то из идальгос, а, представляете, у рикос омбрес! Вот и повадился ходить к дону Иньиго: то в городе подловит, то на выезде из замка. Просил, значит, чтобы сеньор наш взял его в оруженосцы, а тот, конечно, отказывал. Ну а зачем ему простолюдин, если дети идальгос почтут за честь ему служить? Но Гонсало все равно ходил и ходил, и просил. Как-то раз сеньору это надоело, так он его хлыстом и отходил. Ну, да вы видели, — Диего наискось провел рукой по лицу — от виска до шеи.
— Так это дон Иньиго его так?
— Истинно! Причем не только по лицу, а вообще. Но после этого — представляете! — Гонсало снова явился. Отлежался сколько-то дней — и явился. А ведь жизнью рисковал! Сеньор и убить его мог… Но Гонсало все равно… — в голосе Диего прозвучали уважение, даже восхищение. Неудивительно. Хасинто, пусть и был измотан до равнодушия, а тоже оценил отчаянную храбрость простолюдина. — Вот после этого дон Иньиго и принял его клятву, — закончил юноша.
— Это весьма… благородно.
— Да, дон Иньиго такой. Нам с вами повезло, что мы его оруженосцы. — Диего потер одну ладонь о другую и принял серьезный вид. — Эх, заболтались мы, а ведь мне нужно все вам здесь показать. Идемте? Или… — он замялся. — Может, вы голодны? Наверное, вечером не до еды было, с утра тем более. Если что, не стесняйтесь, скажите, у нас весь день впереди.
В последний раз он и впрямь ел давно, а все-таки не голоден. Да и как можно думать о чреве, когда Марита мертва, а он стал оруженосцем, и его долг — служить, не взирая ни на что.
— Все хорошо. Я не голоден.
— Ну, как знаете. Просто мне показалось, что ночь у вас бессонной выдалась, я и подумал: может, после трапезы взбодритесь. А так я вас понимаю: я перед клятвой тоже почти не спал.
Ох, знал бы Диего, отчего Хасинто не спал на самом деле, и что клятва здесь ни при чем. Но юноше нельзя этого знать. И никому нельзя. Нужно быть немее могилы.
…той, в которой Марита покоится…
Проклятье! Хватит, хватит об этом думать! Иначе он не запомнит ничего, что Диего покажет.
— Я готов. Ведите, — сказал Хасинто и выдавил улыбку.
— Хорошо. Куда хотите пойти сначала? Конюшня, псарня? Или, может, в оружейню? Или к соколам?
— Все равно. Вам виднее.
— Хорошо. Тогда давайте сначала к птицам, тем более конюшню вы уже видели и псов-чертяк тоже.
Диего рассмеялся, а Хасинто еле стерпел, чтобы не зажать уши. Звуки — те, что громче обычной речи, — оглушали.
— Соколятня там. Идем.
Диего указал куда-то, но Хасинто не разглядел и просто поплелся за ним. Всю дорогу тот болтал, но смысл слов почти не доходил до сознания, а веселость юноши угнетала и раздражала. Вот бы он умолк! По крайней мере, пока не доведет до соколятни и не заговорит по делу. Тогда Хасинто будет слушать внимательно.
К большому деревянному строению, возвышающемуся на сваях, вела длинная лестница. Хасинто вслед за Диего поднялся по ней и оказался возле узкой двери. Она была еще и низкой. Пригнув головы, чтобы не удариться о притолоку, они вошли внутрь.
Слабо, но узнаваемо запахло птичьим пометом, под ногами зашуршал гравий. Вокруг звякали бубенчики, шелестели крылья. Как только глаза привыкли к сумраку, Хасинто осмотрел помещение. В противоположной стене виднелся зарешеченный проем, справа и слева от него сидели соколы, ястребы — одни в клетках, другие на жердях и поперечинах.