— А что за кандидат?
— Да мужик-то вроде ничего, но возраст… Пенсионер, из прежнего магазина только что уволился из-за болей в спине. Вот и меня стал просить об отгулах, как только спину прихватит. Я ещё понимаю, когда о таком предупреждают заранее. А если в последнюю минуту? Нет уж, лучше я буду сам по ночам выходить!
— Понятно…
Таков физический труд: стоит сломаться телу, как в негодность приходит вся твоя жизнь. Как бы я ни старалась, как бы ни собирала волю в кулак — однажды годы возьмут своё, и в механизме комбини я стану негодной деталью.
— Кстати, Фурукура, ты могла бы в воскресенье после обеда прикрыть Сугавару? А то у неё концерт…
— Хай! Прикрою, конечно.
— Правда? Очень выручишь!
Что ж. Пока ещё я инструмент вполне годный. Мышцы живота сжимаются от радости и тревоги одновременно.
— Ещё чуток подзаработать — это мы завсегда! — отвечаю я шефу голосом Сугавары.
Сираху у входа в магазин я замечаю совсем случайно.
Ближе к ночи деловой район совсем обезлюдел. Но в тёмном углу чуть поодаль я вижу сгусток чьей-то тени. Вспоминаю «охоту за призраком», в которую играла еще ребёнком, протираю глаза. Приближаюсь — и обнаруживаю испуганного Сираху, жмущегося украдкой к тёмной стене здания.
Похоже, он ждёт появления той покупательницы, чей адрес собирался узнать. Не зря же директор рассказывал, как после смены Сираха ошивался в подсобке, дожидаясь, когда она заглянет к нам за любимыми сухофруктами.
— Ты чего, Сираха? В полицию захотел? — говорю я, подкравшись к нему сзади. Вздрогнув от неожиданности так, что я сама испугалась, он развернулся, узнал меня — и тут же скривился.
— О, ч-чёрт! Фурукура? Ты, что ли?
— Засаду устроил? А ты не в курсе, что домогаться покупателей — самое страшное табу для наших работников?
— Я больше не ваш работник.
— А я — работник и мимо пройти не могу. Мало тебе директор шею намылил? Так он сейчас здесь, я позову?
Он вдруг угрожающе выпрямляется и, нависая надо мной, глядит уже сверху вниз.
— Да что он мне сделает, ваш корпоративный холуй? Я ничего дурного не совершаю. Понравилась женщина — я её добиваюсь. Традиция, которая тянется между самцами и самками с древнейших времён.
— Но разве не ты говорил, что лучшие самочки достаются только сильным охотникам? Сам же себе противоречишь!
— Ну да, я прямо сейчас без работы, но у меня блестящие планы. Вот открою своё дело — девки слетятся на меня, как мухи на мёд!
— Так, может, сперва откроешь, а там и будешь выбирать из слетевшихся? Разве так не логичней?
Сираха явно смущён.
— Так или иначе, с эпохи Дзёмон у людей ничего не меняется, просто они не хотят этого замечать. Все мы просто животные, — отвечает он невпопад. — Как по мне, этот мир дисфункционален. Потому в нём и обращаются несправедливо со мной…
Может, и так, думаю я. Но с другой стороны — а как должен выглядеть идеально работающий мир? Даже не представляю. И чем больше об этом думаю, тем меньше понимаю, что же такое «мир». Возможно, просто химера, не более.
Сираха видит, что я молчу, и внезапно закрывает лицо руками. Я жду, что он чихнёт, но замечаю, как меж его пальцев просачиваются капельки влаги. Плачет, что ли? Ну и ну. Не хватало ещё, чтобы нас увидел кто-нибудь из покупателей.
— Давай-ка зайдём куда-нибудь, — говорю я, хватаю его за локоть и тащу в ближайший семейный ресторанчик.
— Этот мир не признаёт инородных тел. Всю жизнь от этого страдаю, — говорит Сираха, прихлёбывая жасминовый чай.
Чаю у стойки с напитками налила ему я. Пока не поставила перед ним чашку с чайным пакетиком, он сидел молча, недвижный как истукан, и начал пить, даже не сказав «спасибо».
— Ты просто обязан ходить с ними в ногу… Почему тебе уже за тридцать, а ты до сих пор на подработках? Почему ещё ни разу не влюбился? Сколько раз с женщиной спал? Спрашивают, не стесняясь. Да ещё подчёркивают: «Проститутки не в счёт!» — и хохочут тебе в лицо… При этом я никого не трогаю. Но они считают нормальным вторгаться в мою жизнь — уже просто потому, что я в меньшинстве!
Ну вообще-то ты и сам без пяти минут сексуальный маньяк, думаю я, разглядывая Сираху в упор. А сколько неудобств ты причиняешь окружающим: и продавщицам, и покупательницам? Бубня о своих страданиях, ты так легко употребляешь слово «вторжение», словно ты у нас — всегда только жертва, но никогда не насильник! Странная форма мозга, что говорить.
Или это у тебя хобби такое — жалеть себя?
— Да уж… — соглашаюсь я дипломатично. — Просто кошмар.
Да, этот чёртов мир вторгается и в мою душу. Но лично мне внутри себя защищать особенно нечего, и я правда не понимаю, отчего Сираха так злится на белый свет. «Может, у парня действительно сплошь невезуха по жизни?» — думаю я, потягивая свой кипяток.
Нужды в каком-либо вкусе я не испытываю и в свою чашку пакетика не кладу.
— Вот зачем я хочу жениться — и жить так, чтобы ко мне больше не было претензий, — продолжает Сираха. Хорошо бы на ком-то с деньгами. Есть у меня идея — уникальный сетевой бизнес. Перехватят — пиши пропало, так что деталей раскрыть не могу. Идеальной невестой будет та, кто в меня инвестирует. Идея моя преуспеет на все сто. И тогда уже никто и ни в чём не сможет меня упрекнуть.
— Постой-ка. Тех, кто вторгается в твою жизнь, ты ненавидишь, но жить при этом хочешь так, чтоб они были тобой довольны?
Странная позиция, удивляюсь я. Разве это не полная капитуляция перед ненавистным миром?
— Я просто устал… — отвечает он.
Я понимающе киваю.
— Да, уставать непродуктивно. Если для избавления от претензий достаточно просто жениться — лучше это сделать поскорей.
— Ха! Думаешь, это просто? В отличие от женщин, мужикам в этом мире претензии предъявляют бесконечно, — угрюмо бурчит Сираха. — Не работаешь в фирме? Давай-ка устраивайся! Устроился? Зарабатывай! Заработал? Ищи жену, плоди потомство! Мужиков мир судит всю жизнь! По сравнению с нами вы, женщины, просто отдыхаете, так что лучше не сравнивай…
— Значит, сама женитьба ничего не решает? Зачем же она тебе? — спрашиваю я. Но Сираха, не ответив на это, с жаром бубнит себе дальше:
— Я решил проверить, с каких же пор этот мир настолько сошёл с ума. Закопался в книги по истории. Мэйдзи, Эдо, Хэйан…
[13] И стал замечать: как глубоко ни копай — мир был кривым во все времена. Даже в эпоху Дзёмон!
Задев рукой столик, он расплёскивает чай.