Впрочем, сам способ изображения царя, способ писать о царе в Московии свидетельствует об обожествлении — и совсем не в каком-то переносном смысле.
Изображение царя в настенных росписях, на фресках, производится по тем же правилам, что и изображения святых.
На Московской Руси писание титула «царь» в официальных текстах производится по тем же правилам, что и «Бог». Писец не различает царя небесного и земного царя, человеческую личность, сидящую на престоле. По-видимому, для всего общества эти две личности перестают различаться, по крайней мере — принципиально.
На царя даже переносятся самые натуральные литургические тексты. Феофан Прокопович встречает появившегося на вечеринке Петра I словами тропаря: «Се жених грядет во полунощи», относимыми к Христу. И никто не выражает возмущения, не останавливает Феофана, в том числе и сам Петр.
В «Службе благодарственной… о великой Богом дарованной …победе под Полтавою», написанной в 1709 году по заданию Петра Феоктилактом Лопатинским и лично отредактированной царем, Петр прямо называется Христом, его сподвижники — апостолами, а Мазепа — Иудой .
Получив благословение от священника, православные целуют руку священнику, как благословляющему. Византийский император тоже целовал руку священнику. Но русский царь и император сам получал поцелуй в руку от священника! Кто же кого благословляет?!
Набожный Александр I поцеловал руку священника, поднесшего ему крест в селе Дубровском. Все общество восприняло поступок царя, как нечто совершенно особенное и экстраординарное. Священник так изумился «поступком благочестивого христианского царя, что до самой смерти своей ни о ком более не говорил, кроме Александра, целовал руку свою, которой коснулись царственные уста» .
Архимандриту Фотию Александр тоже поцеловал руку.
Но когда Фотий, благословив уже другого императора, протянул свою руку для поцелуя Николаю I, тот велел вытребовать его в Петербург, «чтобы научить его приличию» .
Сошлюсь на письмо Екатерины II Н. И. Панину: «В одном месте по дороге мужики свечи давали, чтобы предо мною их поставить, с чем их прогнали» . Видимо, для крестьян императрица была своего рода живой иконой, а может быть, и живым божеством.
Но самый яркий памятник царебожия отлично известен каждому из моих читателей и без меня. Этот памятник стоит посреди Санкт-Петербурга, и без него просто немыслимо представить себе ансамбль набережной Невы, Сенатской площади, окрестностей Адмиралтейства и Исаакиевского собора. О нем писали стихи, рассказы, поэмы, и добрая половина из них так и называется: «Медный всадник».
Огромный Медный всадник, дар «Петру I от Екатерины II», изображает русского царя в обличий Георгия Победоносца, то есть святого Русской православной церкви. Вы можете вообразить себе, читатель, более наглое и циничное кощунство?
Имеет смысл добавить еще, что в эпоху Московской Руси, вплоть до эпохи Петра I, умерших в государевой опале хоронили вне кладбища так же, как казненных преступников, опившихся, самоубийц, утопленников. То есть как людей, умерших не христианской смертью.
С точки зрения московского общества, служение царю есть религиозная норма, и царь сам решает, соответствует ли эта служба предъявляемым к ней требованиям. Отлучая от своей особы и от службы себе, он тем самым отлучает от церкви и ввергает преступника в ад (то есть проявляет власть, равную власти Бога).
А отлучаемый от службы впадает в смертный грех, сравнимый с грехом самоубийства.
Священная страна святого народа
Впрочем, зачем же ограничиваться обожествлением царя, если можно обожествить и самих себя, и всю свою землю? Начиная с конца XIV века, московиты начинают называть себя эдак скромненько: «христиане». Так называют всех, о ком нельзя сказать, что он — дворянин, боярин, священник. Это название «черного» народа в целом, простонародья. Лишь много позже, века с XVI—XVII, слово начинают относить к сословию земледельцев.
Но ведь всякое самоназвание народа — этноним — предполагает противопоставление себя всем остальным. Если мы — русские, то все остальные кто угодно, но не русские.
Если мы китайцы… немцы… голландцы… А если мы христиане что тогда? Все правильно, тогда все остальные — никакие не христиане. Не иначе, просто притворяются.
«Они думают, что она, Россия, есть государство христианское; что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, не верующие в истинного Бога, что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине вместе с неверными, и только тот идет прямо в рай, кто скончает свою жизнь на родине», — свидетельствует Конрад Буссов в своей «Летописи Московской» .
«Если бы в России нашелся кто-то, имеющий охоту посетить чужие страны, то ему бы этого не позволили, а, пожалуй, еще бы пригрозили кнутом, если бы он настаивал на выезде, желая немного осмотреть мир. Есть даже примеры, что получали кнута и были сосланы в Сибирь люди, которые настаивали на выезде и не хотели отказаться от своего намерения. Они полагают, что того человека совратили и он стал предателем или хочет отойти от их религии… А тех, кто не принадлежит к их церкви, они и не считают истинным христианином», поддерживает его А. Шлейзингер, написавший это в 1584 году.
В те столетия был обычай, по которому послы иных держав целовали руку царя во время приема, и царь, «поговорив с послами любого государства, он мое руки в серебряном тазу, как бы избавляясь от чего-то нечистого и показывая этим, что остальные христиане — грязь» .
Напомню, что в те века был еще обычай умываться после похорон или после встречи погребальной процессии. Так что же, царь считает послов пришельцами с того света?!
А собственно говоря, почему бы и не считать их пришельцами оттуда? Первобытный человек очень долго считал только существ своего народа — людьми. Все остальные человеческие существа вовсе и не были для него людьми. Соответственно, только свою страну, страну своего народа, он считает местом, где обитает человек. Те, кто населяют другие страны, — это или такие двуногие животные, лишь похожие на человека, или… покойники. Считали же папуасы Миклухо-Маклая «человеком с Луны», то есть человеком, пришедшим из царства мертвых.
А на Руси еще времен Нестора сами себя называли «словене», то есть имеющими слово, умеющими говорить. Говорящие на других языках назывались эдак общо — «немцы», то есть лишенными членораздельной речи, не умеющими говорить. По свидетельству Гоголя, слово «немец» в Малороссии дожило до XIX века не как название конкретного народа, а именно в своем первозданном значении: «Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед — все немец» .
А древнерусское «гость» в значении — «купец» прямо производится от названия пришельца из потустороннего мира. Первоначально «гостем» называли покойника, пришедшего домой с погоста, с кладбища. Так что еще древнерусские купцы до крещения Руси, которых описывает ибн Фадлан или Аахенские анналы, бывало, побаивались есть пищу, предложенную «гостями». Ведь живые люди не могут есть пищу мертвецов. И на скандинавском купчине, беседующем в Новгороде с Садко, тоже почивало нечто потустороннее. Ну не знал точно новгородец, где грань между купцом из чужой страны и выходцем из царства Кащея…