Я передаю перчатки Пони, который, как и полагается заправскому хакеру, усложняет себе задачу по составлению картинки сразу на несколько уровней. Но едва он приступает к делу, как по небольшой толпе зрителей пробегает легкий шумок. Я поднимаю голову и смотрю в сторону источника беспокойства — и там, посреди торгового центра, я сквозь стекла «Страны компьютерных чудес»™ ясно вижу возле поникших экзотических растений склонившуюся над какой-то коробкой худющую фигуру Эдди, который у нас в Ланкастере своего рода достопримечательность — он официально состоит на учете как ВИЧ-инфицированный.
Когда мы росли, еще до того как Джасмин вышла за Дэна и мы переехали в наш новый дом, Эдди Вудмен жил с нами по соседству вместе с отцом и двумя сестрами. Дети-Вудмены нам нравились, но виделись мы с ними нечасто, потому что они были старше нас. Но в Хэллоуин Эдди, Дебби и Джоанна любили делать все как полагается и непременно наряжались в костюмы, и самые замечательные костюмы были у Эдди. Однажды Эдди придумал костюм «Китти — девушки из салуна на Клондайке с сердцем из изысканных духов» и вываливал нам в мешочки щедрые пригоршни конфет, и вытаскивал из-под пояса с резинками четвертачки, чтобы бросить их в наши коробки с надписью ЮНИСЕФ. Он был великолепен. Девчонки его обожали, Джасмин тоже. Из него, как из рога изобилия, сыпались идеи, на что лучше употребить разные душистые травки, которые выращивала Джасмин, и у нас в доме по крайней мере на десяток лет раньше, чем в остальном округе Бентон, кориандр «из приправы превратился в гвоздь программы».
Потом, лет пять назад, Эдди уехал в Сиэтл, и Дебби с Джоанной не хотели ни с кем говорить на эту тему. Они еще долго ходили как убитые, и Джасмин тоже — она, правда, уклончиво намекала, что у Эдди вышла размолвка с мистером Вудменом.
А потом — а потом, что ж, несколько месяцев назад Эдди снова появился у нас: новый, худой, изможденный, весь какой-то замедленный Эдди — вернулся в Ланкастер, в свой старый дом, к Джоанне, и она одна стала ухаживать за ним, ведь мистер Вудмен за три года до того умер от удара, а Дебби вышла замуж за какого-то суперсерфингиста и живет с ним в Худ-Ривере, Орегон, совсем рядом со знаменитым каньоном на реке Колумбия. В маленьком городке, как наш, сплетни никого не щадят.
И вот сейчас Эдди стоит в полузаброшенном торговом центре, и все мы, находящиеся внутри «Страны компьютерных чудес»™, остро ощущаем Эддино присутствие, хотя и притворяемся молча, что как ни в чем не бывало заняты своими делами.
На прошлой неделе Скай изрекла: «В наше время не задумываться о сексе — все равно как не задумываться о том, из чего делают хот-доги». Вот и Эдди увидеть — примерно то же самое, что увидеть изнутри фабрику, где делают хот-доги. Похоже, все сходятся на том, что оптимальное отношение к современному сексу — считать его неким стандартным, абстрактным способом наспех заморить червячка, не вдаваясь в ненужные технологические подробности.
— Есть! — Пони хлопает в ладоши, и на экране застывает полностью собранная красотка в бикини седьмого уровня сложности. «Киберперчатки»® переходят к следующему компьютерному асу, а тем временем Эдди поднимает с пола свою коробку и, шаркая ногами, медленно бредет по длинному коридору к парковочной стоянке. Я тихо отдаляюсь от компьютерной братии и спешу за ним.
— Эдди…— окликаю я его.
Он останавливается, поворачивается и старается вспомнить, кто я.
— А, Тайлер Джонсон. Привет. — Кожа у него желтая, как-то странно, по-слоновьи морщинистая, как пленка на поверхности банки с латексной краской, которую забыли закрыть крышкой.
— Привет, Эдди. Ты куда, к парковке? Давай коробку, помогу тебе дотащить.
Эдди смотрит на коробку, вспоминает, что держит ее, и, помедлив, отдает мне. — Спасибо. Коробка увесистая, будь здоров.
— Эй, что у тебя там?
— Увлажнитель воздуха.
— Надо же. — Мы идем.
— Как там Дебби? — спрашиваю я.
— Хорошо. Детишки, двое. Все там же, в Худ-Ривере, с серфингистом.
— А Джоанна?
— Все никак мужика себе не подберет. Ты бы позвонил ей как-нибудь. Она до телятинки парной сама не своя.
— Эдди, зачем так грубо!
Мы подходим к двери из тонированного стекла, и я держу ее открытой, подпирая коробкой, пока Эдди выходит наружу. Потом он потихоньку плетется через холодную, продуваемую стоянку, где среди одинокого табунка машин затесался его «ниссан». Эдди для порядка спрашивает меня, как там мои (хотя можно не сомневаться, что все самое неприятное и гнусное давно ему известно благодаря местному сарафанному радио), и отпирает багажник, чтобы я поставил туда коробку. Но вот багажник снова закрыт, и мы оба стоим и молчим, мучаясь от какой-то взаимной неловкости, и я всем своим нутром понимаю, что я все еще не сделал чего-то главного, не поддающегося точному определению.
Эдди садится в машину, и у меня вдруг возникает чувство, острое, как наваждение, будто сейчас мне дан последний шанс совершить некий поступок, — чувство, уже посетившее меня однажды, когда я покидал Европу, только на этот раз оно связано с тем, что я вижу Эдди Вудмена живым. Может, это странное чувство — знак уходящей юности? Надеюсь, что так.
— Спасибо, Тайлер, — говорит он, включая зажигание. — Передай от меня привет Джасмин. Увидимся.
— Конечно, Эдди, — отвечаю я. — Пока.
Эдди трогает с места, а я, слабо махнув рукой, поворачиваюсь и иду назад в торговый центр, открывая дверь из тонированного стекла, и лицо мне обдает сладковатым теплом, будто я сунул его в мешок с подтаявшими конфетами во время веселого Хэллоуина, и в голове у меня гудит от непоправимой вины.
Я вижу Анну-Луизу, которая стоит возле забитой обугленной фанерой витрины «Св.Яппи». Она не замечает, что я иду к ней, так и стоит, скрестив на груди руки. Я тихонько подхожу к ней чуть сзади и, обхватив ее компактное, теплое тело, стискиваю ее в объятиях, как, наверно, должен был стиснуть Эдди Вудмена.
33
Представьте, что тот, кого вы любите, говорит вам: «Через десять минут тебя проткнут насквозь. Боль будет нестерпимой, и нет способа избежать ее». М-да… предстоящие десять минут превратятся тогда в страшную пытку, почти невыносимую, верно? Может, и к лучшему, что будущее скрыто от нас.
— Анна-Луиза, как ты стараешься для других… просто чудо!
— Кончай свой телемарафон, Тайлер. Сегодня неподходящий день.
— Ладно. Как скажешь. — Мы отъезжаем от торгового центра и летим через Ланкастер, и все это время Анна-Луиза — просто снежная королева на фоне матово-черной роскоши Комфортмобиля.
На востоке, посреди убранного ячменного поля я вижу линию электропередачи. Странно — почему-то провода по обе стороны трансмиссионной башни обрезаны и безвольно свисают с горизонтально вытянутых, треугольником сходящихся алюминиевых рук-опор, как будто башня — это убитая горем мать похищенного ребенка, протягивающая детскую одежонку навстречу камерам «Си-эн-эн».