— Он и вправду красавец, — признала она, погладив дракона, и боком села в седло.
Кэди все еще пыталась походить на леди: никак не ожидая, что день закончится подобным образом, утром она надела платье и туфли на каблуке. Возможно, сейчас это смущало бы ее, не будь здесь все так забавно. Кроме того, они оказались не единственными взрослыми, пришедшими на карусель без детей. Снова заиграла музыка, и карусель, вздрогнув, двинулась. Кэди едва не упала с дракона, но это лишь рассмешило ее:
— Да он, похоже, злюка!
Они закружились, волосы раздувал ветер, морской дракон плавно скользил по воздуху. Мимо проплыла Национальная аллея, и, глядя на нее, Кэди вдруг с удивлением почувствовала полное умиротворение.
После карусели она уже собиралась отправиться к Джею, но Паркер сказал, что есть еще одно местечко, которое стоит посетить, и снова поймал такси.
— Это недалеко от твоего жилища.
Она сама себе удивлялась, но почему-то не хотела говорить ему, что теперь живет совсем в другом районе. Такси привезло их в тупик Двадцать второй улицы. В неярком свете уличных фонарей, скрытых листвой деревьев, они поднялись по ступеням к фонтану, обрамленному двумя изогнутыми лестницами. Казалось, они пришли в какой-то тайный укромный уголок, приютившийся рядом с шумным районом Дюпон-Сёркл.
— Это вашингтонский вариант Испанской лестницы.
[22] — Паркер жестом пригласил ее: — Прошу.
Вслед за ним она подошла к фонтану, с которого на них взирала каменная статуя льва.
— Я даже и не знала о существовании этого места, хотя жила всего в нескольких кварталах, — призналась она, понизив голос.
— В этом его исключительность, — подхватил он. — Я тоже одно время жил неподалеку. Это место я обнаружил случайно и удивлялся, почему никто мне не рассказал о нем.
— Может, потому, что все, кому оно известно, хотят, чтобы оно принадлежало только им? — предположила Кэди.
— Точно. Но ты же знаешь, в этом городе секреты долго не хранятся.
Они поднялись по лестнице на площадку за фонтаном, которая выходила на Эс-стрит, и присели на выступ над львиной головой.
— В любом случае в Вашингтоне много мест, радующих душу, и неважно, какой раздрай у тебя в голове и в сердце, — сказал он, глядя перед собой в темноту.
— Принято, — согласилась она.
— А чистку ты уже провела?
— Провела что?
— Это ритуал, необходимый для спокойного существования. Дай-ка мне свой телефон, — он протянул руку, пошевелив пальцами, — давай, еще «спасибо» скажешь.
Она нащупала в сумке телефон и отдала его Паркеру.
— Давай удалим его, — сказал он. — И все дела.
— Серьезно?
— Удалить его и заблокировать? Или просто удалить?
Он не ждал ответа.
— Знаешь, что? Пока просто удалим, — Паркер покопался в ее телефоне. — Пусть это будет моя вина. Я только что сделал это. Я — как срочная техническая помощь для тех, кто перенес расставание.
— Спасибо… — неуверенно произнесла она.
— Обещаю, ты будешь рада. Ты избавишься от постоянного искушения позвонить. Взглянем правде в глаза — толку от подобных разговоров все равно не много. К тому же он не заблокирован, так что это не бесповоротный шаг.
— О, я думаю, бесповоротный, — прошептала она. — Точнее, я это знаю. Чувствую.
— Не так уж это и плохо, — сказал он, бросая камушки в фонтан.
Несколько секунд, казавшихся вечностью, она молча наблюдала за ним. А затем ее мысли унеслись прочь, и она даже забыла, что Паркер здесь, рядом с ней. Обуреваемая противоречивыми желаниями, она пыталась вникнуть в смысл событий. Когда она вернулась к реальности, ее голос звучал тише и осторожней.
Быстро взглянув на Паркера, она проговорила:
— Меня кое-что раздражает в тебе.
Ей понравилась короткая усмешка, в которой искривились его губы.
— Не тебя одну. Но что именно? — спросил он.
— Почему ты пережил свой разрыв гораздо легче, чем я переживаю свой?
Она клялась себе двигаться вперед, не быть пыльным тюфяком, набитым печалью, не брать пример с других, у которых много хорошего за душой, но вся жизнь сосредоточилась на одном человеке — точнее, на разрыве с ним.
— Я? Шутишь? — Его голос стал лишь чуточку грустнее, чем до того. — Да для меня это полная катастрофа.
— Со стороны не похоже, — сказала она едва ли не обвиняющим тоном. — Если не считать сломанной руки, ты выглядишь вполне преуспевающим и здоровым. Уверена, каждый день в баре тебе подворачиваются красотки, нет проблем. Ты живешь хорошо и весело.
— Что ж, вижу, у тебя совершенно превратное представление обо мне. И мне бы даже стоило согласиться: да, мол, вот я какой, все у меня в порядке, я благоденствую. Но если серьезно, у меня в душе полный раздрай. До сих пор. Я ведь нормальный человек. И я расскажу тебе, в какой я заднице, — вдруг ты поймешь, что по сравнению со мной у тебя все не настолько плохо.
— О, давай попробуем!
— Ну давай. Итак, несмотря на все отзывы в прессе, на информационную поддержку, организованную тобой, — тут я должен снова сказать спасибо…
— Всегда пожалуйста.
— …бар едва сводит концы с концами, что меня бесит. Мелани, по слухам, переехала к парню, ради которого меня оставила. Это мне безразлично — у нас с ней все кончено. Но ведь она бросила не только меня, но и наше детище, — и теперь у нее есть новое место жительства, ну а я живу в офисе при баре. Без шуток. Сплю на диване.
— Но это удобно, — заметила Кэди.
— Да, но не каждую ночь.
— Некоторые конгрессмены поступают так же. Они остаются в офисах ночевать.
Он продолжил:
— И я не могу помешать парням с моей прежней службы приходить в бар и поддразнивать меня.
— Звучит не так уж ужасно.
— У меня еще не до конца разработалась рука, и локоть болит, — он вытянул руку, рассматривая ее. — Перед дождем она вообще не сгибается, а в Вашингтоне летом дождь идет, считай, каждый день.
— Угу. Это частенько достает.
— А еще, как бы смешно это ни выглядело со стороны, я сохранил гипс после того, как его сняли. Потому что на нем расписалась девушка, в которую я по уши влюбился, а она меня воспринимает как друга. Ну, кроме тех случаев, когда она пьяна, а это не в счет. Возможно, это и не очень-то мудро — снова влюбиться. Но…