И тут же задохнулась, как от удара. Сила чужой мысли ворвалась в открытые ею двери разума. Казалось, огромная рука подхватила ее и поднесла к огромным глазам, озирающим добычу снаружи и изнутри.
Дайрин покачнулась под этим неосязаемым прикосновением. Нечеловеческим прикосновением. И все же, поняла она, немного овладев собой, оно не было враждебным – пока.
– Зачем ты здесь, женщина?
В сознании Дайрин отчетливо сложились слова. Но мысленного образа вопрошающего она по-прежнему не видела. Повернувшись немного вправо, она протянула обвязанную лентой руку.
– Я хочу научиться ткать так же прекрасно, – вслух ответила она, не зная, слышат ли ее и понимают ли.
И снова ощутила тяжелый взыскательный взгляд. Но на этот раз выстояла под ним, не отшатнувшись.
– По-твоему, это красиво? – снова прозвучал вопрос в ее мыслях.
– Да.
– Но у тебя нет глаз, чтобы видеть, – резко, уличая во лжи, прозвучал ответ.
– Правда, глаз у меня нет. Но меня научили заменять зрение пальцами. Я тоже ткачиха, но только по меркам моего рода.
Тишина, а потом что-то коснулось тыльной стороны ее ладони – так легко и мимолетно, что Дайрин не поручилась бы, что ей не почудилось. Девушка ждала, понимая, что в этих местах существуют свои ограды и без позволения нечего и пытаться продолжать путь.
Снова что-то коснулось ее руки и на этот раз задержалось. Дайрин и не подумала отдернуть руку, а вместо того попробовала прочитать прикоснувшегося. И увидела лишь светящиеся вихри.
– Женщина, может, ты и играла нитями в нехитрые игры своего народа. Но не зови себя ткачихой! – надменно ответили ей.
– Сумеет ли такая, как я, выучиться искусству вашего рода?
– С твоими неуклюжими пальцами? – Что-то резко простучало по ее костяшкам. – Это невозможно! Однако ты можешь прийти и пальцами увидеть то, с чем тебе нет надежды сравняться.
Прикосновение, скользнув к запястью, превратилось в жилистый браслет, крепкий, как кольцо рабских оков. Не вырваться, поняла Дайрин. Ее потянули вперед. Образа ведущего ее существа она по-прежнему не улавливала, но странным образом восприняла от него четкую картину лежавшей перед ней дороги.
Не дороги – извилистой тропинки. Временами она задевала древесные стволы, иногда чувствовала вокруг большие поляны – и скоро потеряла представление, в какой стороне остался берег.
Наконец они вышли на открытое место, солнце над которым заслоняли не ветви и листва, а что-то иное. Уши Дайрин уловили тихий перестук.
– Протяни руку, – приказал ее проводник, – и скажи, что перед тобой.
Медленно, осторожно Дайрин повиновалась. Пальцы нащупали что-то твердое, шершавое, как древесная кора. Но на покрытой корой раме были туго натянуты нити. Проследив их пальцами, она добралась до другой станины. И опустилась на колени, нащупывая сотканную полоску. Такую же гладкую, как ее лента. От нее тянулась одна нить – должно быть, закрепленная на ткацком челноке.
– Какая красота!
Впервые с тех пор, как прошла науку Ингварн, Дайрин затосковала по настоящему зрению. В ней вспыхнуло желание видеть. Краски – ощутив под пальцами сотканную полоску, она прониклась ощущением цвета. А вот сама мастерица виделась ей лишь снующими с нечеловеческой быстротой тонкими руками.
– Можешь сделать подобное – ты, называющая себя ткачихой?
– Такую тонкую работу – не могу, – честно ответила Дайрин. – Мои руки никогда не касались подобного.
– Протяни свои руки. – Этот приказ исходил не от проводника – от другого разума.
Девушка протянула ладони вперед, растопырила пальцы. Что-то легче пуха скользнуло по каждому пальцу, погладило ей ладони.
– И правда, ты ткачиха – на свой манер. Зачем ты пришла к нам, женщина?
– Я хочу учиться. – Дайрин глубоко вздохнула. Что значат теперь замыслы Видрута? Это – много важнее. – Я хочу учиться у тех, кто способен создать такое.
Она все еще не вставала с колен, ждала. Стоящие рядом что-то обсуждали, но смысла переговоров она не могла ухватить ни глазами, ни разумом. Если эти ткачихи примут ее, зачем ей возвращаться к Видруту? План Ротара? Он слишком ненадежен. Если она заслужит приязнь этих существ, они укроют ее от любого зла, которым грозят ей сородичи.
– Руки у тебя неуклюжие, глаз нет. – Ее словно кнутом обожгли. – Посмотрим, что ты можешь, женщина.
В руку ей сунули челнок. Дайрин тщательно изучила его на ощупь. Форма была не совсем привычной, но ей подходила и такая. Потом так же, на ощупь, она изучила плетение на станке. И уто́к, и основа были очень тонки, но, собравшись, она сумела их «увидеть». И потихоньку принялась ткать, хотя дело продвигалось медленно, и полвершка ткани, сотканные ею, разительно отличались от готового шелка.
Когда руки стали дрожать, огорченная девушка села на пятки. Всю ее гордость за прежнюю работу как рукой сняло. Перед этими мастерицами она напоминала себе маленького ребенка, впервые взявшего в руки челнок.
Но, отвлекшись от работы и позволив себе вновь ощутить стоявших рядом, она не уловила в них ожидаемого презрения. Они скорее были удивлены.
– Быть может, ты и сумеешь научиться, – произнес в ее сознании властный голос. – Если захочешь.
Дайрин поспешно обернулась в ту сторону, откуда, как ей казалось, пришла мысль.
– Очень хочу, Великая!
– Да будет так. Но ты начнешь с нашей молодью, потому что ты еще не ткачиха.
– Не спорю!
Девушка горестно ощупала сотканную ею полоску.
Если Видрут ждет, что она вернется к нему в руки, она только плечами пожмет. И Ротар пусть займется капитаном и своими заботами. Для нее главным было заслужить одобрение этих ткачих.
У них, как видно, не было другого жилья, кроме площадки, где стояли станки. Не было и обстановки, помимо самих станков. Те были расставлены в беспорядке, и Дайрин осторожно обходила площадку, ощупью запоминая их расположение.
Она ощущала вокруг себя многих, но никто не касался ни ума ее, ни тела. И она ни к кому не обращалась, догадываясь почему-то, что это бесполезно.
Пищу ей принесли – свежие плоды. И полоску чего-то похожего на вяленое мясо, шириной в несколько пальцев. О происхождении этого мяса, пожалуй, лучше было не допытываться.
Устав, она уснула на груде готовой ткани – не такой шелковистой, как на станках, зато столь плотного плетения, что в ней, как в сказочном полотне, можно было носить воду. Снов Дайрин не видела. А проснувшись, поняла, что ей с трудом вспоминаются люди и корабль. Даже Ротар и капитан помнились как лица из далекого детства, а среди ткачих она все сильнее ощущала себя дома. И знала, что должна учиться. Это желание разгоралось в ней огнем лихорадки.
Что-то простучало, и она приняла короткий приказ: