Я поспешила спрятаться в комнате. Не хотелось слушать мамины упреки. Пусть они и не мне адресованы. Не хотелось думать, что Марго ведет себя так из-за банальной зависти и ревности. Меня душили слезы. Кинувшись на кровать, я расплакалась от обиды и разочарования.
Чародеи сделали все, чтобы отнять у меня семью! Заставили жить во лжи! Они виноваты в том, что единственным человеком, который меня понимает, стала Ариман. Да и она не совсем человек!
В комнату вошла Марго. Ее лицо было красным, а в глазах горела злоба:
— Все слышала?! – процедила сестра, — Я защищала тебя! А ты – предательница! Вали в свою драную школу! И не возвращайся!
С этими словами она подхватила свою сумку и выбежала из комнаты. Громкий хлопок двери заставил вздрогнуть оконные стекла.
Слезы брызнули из глаз. И я не могла остановить этот поток. Мое горе тонуло в нем, но тугой узел, завязанный пренебрежением сестры, так и не ослаб.
«Не убивайся, — прошелестел тихий голос внутри меня, — Придумай выход! У меня тоже была сестра…»
Нет, никакие слова не уймут эту боль…
Мама пыталась успокоить, жалея и убеждая, что Марго просто не хочет со мной расставаться, что я уеду, и она будет скучать… И со всхлипами глотая мятный чай, я отчаянно старалась в это поверить.
В день отъезда Марго не было среди провожающих. И я не могла избавиться от мысли, что ее последними словами стало пожелание «не вернуться»…
Книга Ариман. Нелюбимая дочь
Место действия: Империя Омекан
Наказание обернулось для Ариман неожиданной свободой. Разве сестры, даже любимица отца Селина, могли помыслить о таком? Она беспрепятственно уходила из замка и возвращалась лишь к традиционному семейному ужину. Но это было мелочью. Самое безобидное из многочисленных требований Регалы, оно никоим образом не могло испортить воодушевленного настроя Ариман.
Регала! Стоило ей стать хозяйкой замка, как началась вся эта бессмысленная чехарда. Ариман порой казалось, что она задыхается от этой возни, которую новая жена отца называла «дисциплиной». Внезапно у обитателей Дейноро появился распорядок (совершенно глупый!), и младшая дочь стратилата обязана была им следовать, чтобы, упаси Хранители, не навредить репутации отца. Тут и раньше приходилось несладко из-за кучи условностей, а с появлением Регалы правила ужесточились. Точнее, собственно, из-за нее.
Пока стратилат Скалдис не женился в третий раз, его четыре дочери росли, как полевые цветы. Он не слишком баловал вниманием своих девочек. Лишь периодически интересовался их нуждами. Было время, когда отец месяца не появлялся Дейноро. Года два он жил в столице империи, заседая в Ковене. Теперь его там занимает Эденома Скалдис, на редкость хитрая и высокомерная старуха, которая приходится Ариман родной бабушкой.
«На их месте я бы тоже его выгнала», — со злостью думала Ариман, когда отец был к ней особенно несправедлив. А это, на ее взгляд, случалось довольно часто. Она была нелюбимой дочерью. Дочерью, чья мать запятнала репутацию великого дома Скалдисов. Вероятно, смерть, по мнению отца, не была достаточным наказанием.
Каждый раз, когда Горан смотрел на дочь, в его глазах читалось какое-то обвинение. На сестер он чаще взирал с равнодушием. На всех, за исключением Селины. Она была одаренной с рождения. Гордостью семьи. Вероятно, сестра уже в этом году покинет Дейноро, и отправится учиться в столицу. Как же Ариман ей завидовала! Как она мечтала уехать отсюда, из этого мрачного замка, где всегда будет чувствовать себя лишней. Она всегда хотела хоть чуточку походить на свою сестру – светловолосую и голубоглазую, гибкую, как ивовый прут. И такую же хлесткую на язык. Диона и Ланика боялись подтрунивать на ней. Пожалуй, самым примечательным на лице Селины были губы. Словно цветок мака распускался на белоснежной коже, когда она улыбалась. Ариман, с ее неброской внешностью, казалось страшным невезением иметь такую до неприличия прекрасную сестру. Хотя, было бы, вероятно, много хуже, если бы такая красавица была ей не родня. И все же, Селина была единственным человеком в Дейноро, которого Ариман по-настоящему любила. После матери, конечно. Она слабо ее помнила, но, все же, не верила, что та прекрасная женщина, чей образ так часто являлся к ней во снах, «погибла от собственной глупости» (так любил повторять отец). Как несправедлива жизнь: теперь и Селина покинет ее.
Но сейчас Ариман не воспринимала это так болезненно. До недавнего времени, когда ей еще не было назначено наказание, отъезд Селины казался настоящей трагедией. Ариман злилась на отца, но боялась показать ему свое недовольство. Вместо этого, она ругалась с мачехой. Гнев Регалы, находящейся в положении, вызывал в ней некую злобную радость. Ариман казалось, что таким способом она досаждает отцу.
И чего она всем этим добилась? Ее отселили, удалили с глаз. Упрятали в Восточную башню. Отец даже слова не сказал против, когда Ариман попросила его позволения и продолжить обучение в мастерских навьих людей. Даже не заикнулся о репутации дочери из великой семьи, которая будет безнадежно испорчена, если пойдут слухи о том, что она занимается чем-то помимо вышивания. Но сейчас девочку почему-то мало тревожило равнодушие отца. Раньше Ариман могла бы до головной боли думать, чем она заслужила такое обращение. Но это было раньше… Теперь у нее есть долгожданная свобода! И даже нелюбовь отца не могла ей помешать наслаждаться этим.
Шею Ариман грел путеводный камень, помогающий передвигаться безопасными тропами. На плече висела торба, в которую она запихнула кувшин медового кваса и еду, что удалось стащить с замковой кухни на тот случай, если проголодается до ужина.
Из Восточной башни особенно легко выбраться, не привлекая внимание мачехи и замковых слуг. Запасной выход был в ее полном распоряжении. Ариман радовалась, что не нужно проходить через новые сады, которые распорядилась разбить Регала у главного входа. Их вид вызывал у дочери Стратилата оскомину. Язык не поворачивался назвать «это» садами: посыпанные гравием дорожки, узорные клумбы, подстриженные листочек к листочку кусты и редкие деревья. Нет, ей по сердцу старые плодовые сады, в тени которых часто играла в детстве с Селиной. Ариман обожала запах грушевых и яблоневых деревьев. Она любила зеленые сливы в середине лета. От их кислого вкуса сводило челюсть, а впоследствии и болел живот. Но Ариман все равно их ела, несмотря на гневные окрики Смотреи. Сейчас няньки не было рядом, и Ариман решила не упускать шанса запастись незрелыми плодами. Часть из них она съест по дороге в мастерские, а другую припрячет на потом.
Выход из Восточной башни был расположен как нельзя близко от старых садов, а окна в комнатах Регалы (мачеха так и не перебралась в покои ее матери) располагались таким образом, чтобы новая хозяйка могла видеть подъездную аллею и свое садовое «убожество». Комнаты покойной матери, напротив, выходили окнами на озеро, и Ариман, когда жила там, любила наблюдать за плавающими лебедями. Ей вдруг очень сильно захотелось посмотреть на птиц, но она побоялась, что отец может заметить ее из окон своего кабинета. Было еще рано для прогулок, едва начало светать. И Ариман не была уверена, что разрешение на работу в мастерских дозволяло выходить из замка на рассвете. Одно известно — никто не будет ждать ее к завтраку. В последнее время днем еду приносила Смотрея, но к ужину необходимо было появиться за общим столом, чтобы поведать отцу и Регале, как она провела день.