Я и Соллис стреляли почти без остановки, прикрывая друг друга, когда приходилось менять магазины обоймы или зарядные блоки, но роботы с нашей стороны также приближались. Не важно, сколько их мы уничтожили, – просвета в надвигавшейся на нас стене не образовалось.
– Нам с ними не справиться, – сказала я с неожиданной для самой себя покорностью судьбе. – Их слишком много. Будь у нас ружье Николоси, может, мы сумели бы пробиться…
– Я прошла весь этот путь не для того, чтобы капитулировать перед больничкой с привидениями! – сквозь зубы процедила Соллис, сменив батарею. – Если это означает погибнуть в бою… пусть так и будет.
Передние роботы уже находились в шести-семи метрах от нас, их щупальца – еще ближе. Соллис продолжала палить, но машины только теснее смыкали ряды, отбрасывая в стороны раскаленные обломки товарищей. Отступать дальше было некуда, мы с Ингрид почти касались спиной спины Мартинеса.
– Может, нам просто остановиться? – спросила я. – Это же госпиталь… он запрограммирован лечить людей. Последнее, чего он захочет, – причинить нам вред.
– Не стесняйся, проверь эту версию, – отозвалась Соллис.
У Мартинеса умолкло оружие. Соллис стреляла. Я повернулась и попыталась вручить Мартинесу мой пистолет – по крайней мере, сможет хоть как-то защищаться, пока его штуковина перезаряжается. Но ближайший робот опередил меня – выбросил щупальца и обвил ими ноги великана. Затем все произошло очень быстро. Машины наползали дергающейся массой, и вот он уже в пределах досягаемости другого пучка щупальцев. Он раскинул руки, силясь дотянуться до опор на стене, но не сумел. Роботы вырвали у него и погребли под собой оружие демархистов. Когда его ноги и туловище тоже исчезли под скопищем конусообразных тел, Мартинес завопил.
И вот его накрыли полностью. Несколько секунд мы еще слышали его дыхание – он перестал кричать, словно понял, что это уже бесполезно, – а потом наступила тишина, как будто внезапно оборвалась связь с его скафандром.
А миг спустя роботы набросились на нас с Соллис.
Я очнулась. То, что я все еще жива – и не просто жива, но нахожусь в здравом рассудке и расслабленном состоянии, – произвело на меня эффект электрического шока и мгновенно вызвало острую тревогу. Я предпочла бы оказаться без сознания. Я помнила, как роботы пытались запустить щупальца внутрь моего скафандра, помнила холодный укол и последовавшее за ним безболезненное скольжение в блаженство сна. Я ожидала смерти, но лекарство, ударив в голову, уничтожило страх без остатка.
Я не умерла. И, насколько могла судить, даже не была ранена. Я лишилась скафандра, зато теперь лежала на удобной койке под чистой белой простыней. Мой собственный вес придавливал меня к матрасу так, будто меня поместили в реактивированный отсек с центрифугой. Я чувствовала себя немного усталой и помятой, но в остальном пребывала в хорошей форме – ничуть не хуже, чем в тот момент, когда поднялась на борт «Найтингейл». Я вспомнила свои слова, сказанные в последний момент Соллис, – насчет того, что госпитальное судно не может считать нас врагами. Может быть, в этом утверждении содержалось нечто большее, чем попытка принять желаемое за действительное?
Однако рядом не было ни Соллис, ни Норберта-Мартинеса. Я находилась в отдельном отсеке, окруженная белыми стенами. Обстановка напомнила мне первое посещение «Найтингейл». В стене справа виднелась дверь в белой раме и ряд прозрачных лючков, за которыми проглядывала аппаратура для контроля и восстановления жизненных функций. Я решила, что ничего такого в моем случае не понадобится. Сбоку к койке гибким черенком был присоединен пульт управления, так что я легко могла дотянуться до него правой рукой. Клавиши на панели позволяли регулировать настройки оборудования и вызывать службы госпиталя, чтобы получить еду и питье, умывальные и туалетные принадлежности и новые дозы лекарства.
Учитывая полуспящее состояние судна, интересно, что из этого сейчас доступно?
Я дотронулась до одной из клавиш. Стены растаяли и приобрели голографическую видимость океанского побережья: мощные волны набегают на белый песок под ослепительным солнцем; высокие пальмы раскачиваются под ветром. Однако меня эти красоты не тронули. У меня горло ссохлось от жажды, а еще хотелось бы узнать, что произошло с остальными и как долго нас собираются здесь удерживать. Как ни крути, быть пациентом на борту такого устройства, как «Найтингейл», – все равно что быть узником в тюрьме. Пока госпиталь не сочтет, что ты выздоровел и годен к службе, тебе отсюда никуда не деться.
Но когда я нажала другие клавиши, ничего не произошло. Или этот отсек был поврежден, или запрограммирован таким образом, чтобы игнорировать мои требования. Я попыталась слезть с кровати и скривилась от боли – мои ушибленные конечности крайне неодобрительно отреагировали на перемещение. А затем воспротивилась простыня, сделавшись твердой, как защитная броня скафандра. Когда же я смирилась, простыня ослабила хватку. Значит, я обладаю свободой двигаться в пределах койки, садиться и дотягиваться до предметов, но простыня не позволит мне покинуть это лежбище.
Краем глаза я заметила движение «за стеной». Ко мне приближалась некая фигура, бредя вдоль кромки голографического берега. Женщина была одета в черное, тяжелая ткань покачивалась при ходьбе, по песку волочился подол юбки. Поверх черных волос аккуратно сидела белая шапочка, на шее – белый же воротничок с алмазной пряжкой. Я мгновенно узнала Голос «Найтингейл», но теперь лицо было намного мягче, человечнее.
Она отделилась от стены и возникла в ногах моей кровати. Прежде чем заговорить, какое-то время разглядывала меня с выражением неподдельного участия.
– Я знала, что ты придешь. В свое время.
– Как остальные? Они в порядке?
– Если говоришь о тех двоих, что были с тобой перед тем, как ты потеряла сознание, то они здоровы. Двум другим потребовалось более серьезное лечение, но сейчас оба стабильны.
– Я думала, что Николоси и Квинлен мертвы.
– Ты недооцениваешь мои способности. Я только сожалею о том, что они нанесли ущерб. Несмотря на все мои старания, роботы имеют необходимую степень автономии, что иногда заставляет их действовать глупо.
Ее лицо излучало доброту, совершенно не свойственную прежним плоским изображениям. Впервые за маской механического существа я различила признаки разума. И ощутила, что этот разум способен к состраданию и сложному мышлению.
– Мы не хотели причинить тебе ущерб, – заверила я. – Прошу простить за нанесенные повреждения, но мы всего лишь разыскивали Джекса, твоего пациента. Он совершил серьезные преступления. Он должен вернуться на Окраину Неба и предстать перед судом.
– Поэтому ты так рисковала? В интересах справедливости?
– Да.
– Должно быть, ты очень храбрая и бескорыстная. Или справедливость – только часть твоей мотивации?
– Джекс плохой человек. Все, что тебе надо сделать, – отдать его нам.
– Я не могу допустить, чтобы вы забрали Джекса. Он останется моим пациентом.