Экипаж относился к пассажирам со сдержанной неприязнью, выражавшейся в том, что пилоты и техники заговаривали с ними только в случае крайней необходимости, а в остальное время старательно их не замечали. Паспорта у ребят были дипломатические, но летчики сделали уже достаточно оборотов вокруг земного шара, чтобы научиться с первого взгляда отличать дипломата от сотрудника спецслужб. Эти двое с долей вероятности, приближающейся к ста процентам, относились к последней из упомянутых категорий государственных служащих. Одинаково непроницаемое выражение лиц, предельно бедная мимика, манера держаться и односложная речь выдавали в них секретных агентов не хуже, чем если бы на лбу у каждого было вытатуировано название начисляющего им зарплату силового ведомства. Причем было невооруженным глазом видно, что это не резиденты службы внешней разведки, а боевики, специализирующиеся на выполнении грязной работенки как за пределами родины, так и внутри ее священных рубежей.
Ящик, который везла в Россию эта колоритная парочка, был заперт на большой висячий замок производства всемирно известной фирмы, изделия которой прославились своей высокой надежностью и непревзойденной устойчивостью к попыткам взлома. На проушине, в которую была продета дужка замка, болталась на просмоленной бечевке заметная издалека дипломатическая печать. Экипаж впервые видел, чтобы дипломатическую почту возили в таких объемах, да еще и в такой упаковке, но интересоваться содержимым ящика летчики не стали: им такое любопытство было не по чину. Впрочем, и без расспросов было ясно, что речь, вероятнее всего, идет о какой-то контрабанде. Бортинженер, заметивший просверленные в боковой стенке ящика отверстия, предположил, что «дипломатическая почта» представляет собой какое-то экзотическое животное. «Хорошо, если одно», — заметил по этому поводу командир экипажа. «И не ядовитое», — добавил второй пилот.
Когда транспортник набрал заданную высоту и занял отведенный диспетчером аэропорта Найроби воздушный коридор, один из сидевших на откидной лавке в просторном грузовом отсеке пассажиров вынул из кармана брюк сигареты и закурил. Второй, задрав ногу и поддернув брючину, снял укрепленную на лодыжке открытую матерчатую кобуру, из которой торчала изогнутая рукоятка револьвера. Переложив тупоносый «смит-вессон» в карман, молодой человек обернул пустую кобуру ремнем и затолкал в свою дорожную сумку.
В ящике, подтверждая высказанную бортинженером догадку, послышалась какая-то возня и глухие удары.
— На волю просится, — сказал тот из пассажиров, который курил. — Затек небось, размяться хочет.
— А то, — усмехнулся второй, роясь в сумке. — Поди, не президентский «люкс»!
— За что боролся, на то и напоролся, — афористично и вполне равнодушно объявил пассажир с сигаретой и выдул в сторону ящика длинную струю дыма. — По мне, так пускай бы стучался. Авось не сдохнет, а я потерплю, у меня нервы крепкие.
— У меня тоже, — сказал его напарник. — А как насчет экипажа?
Стук прекратился, и из ящика начали доноситься звуки, которые вряд ли могло издавать какое-либо животное, пусть даже самое экзотическое, за исключением разве что крупного попугая. «Эй, начальник! — коверкая слова и путая ударения, глухо, как из-под подушки, кричала воспитанная каким-то уркой птица. — Открывай, мне на парашу надо!»
— Да угомони ты, наконец, этого юмориста, — сказал курильщик.
— Так я же ищу, — продолжая рыться в сумке, огрызнулся напарник. — Куда ж оно… Ага, есть. Не ори, — обратился он к ящику, — сейчас откроем.
Курильщик затоптал на железном полу окурок, покосился на закрытую дверь пилотской кабины, порылся в карманах и, вынув связку ключей, выбрал из нее нужный. Половинки сломанной печати полетели под скамейку, бечевка лопнула с негромким треском, не выдержав мощного рывка, ключ дважды провернулся в замке, и тот повис на откинутой хромированной дужке. Второй пассажир уже стоял рядом с ящиком, держа в одной руке медицинскую склянку, а в другой — свернутый вчетверо носовой платок. Он занял позицию со стороны торцовой стенки и кивнул своему товарищу. Тот откинул крышку.
Внутри ящика обнаружился немолодой африканец в сандалиях на босу ногу, грязноватых светлых брюках и не первой свежести белой рубашке с длинным рукавом — надо полагать, один из тех самых нелегалов, проникновения которых на борт опасались члены экипажа.
— Ежкина кочерыжка, — щурясь от света и берясь руками за края ящика, сказал он на ломаном русском. — Вы что, уморить меня решили?
— Тебя как звать-то, болезный? — полунасмешливо поинтересовался курильщик, с брезгливым любопытством разглядывая его сверху вниз.
— Ганнибал, — демонстрируя недурное знание российской истории, ворчливо сообщил нелегальный мигрант, — Ибрагим Петрович.
— Арап Петра Великого, стало быть, — с понимающим видом кивнул курильщик.
— Хватит скалиться, а то в Москве кое-кто из тебя самого арапа сделает, — пригрозил безбилетный пассажир. — Лучше помоги выбраться, я себе в этой коробке все бока отлежал.
— Сейчас, — пообещал курильщик, — только галоши надену.
Похоже, смысл этого идиоматического выражения африканцу был хорошо известен. Внезапно разлившийся по отсеку резкий, туманящий сознание запах эфира подсказал остальное; безбилетник рванулся, но было поздно: стоявший у него за спиной «дипломат» ловким движением запечатал ему рот и нос пропитанным хлороформом платком. Курильщик схватил самозваного Ганнибала за руки, не давая сопротивляться; африканец несколько раз конвульсивно содрогнулся всем телом и затих.
Не особенно церемонясь, напарники связали «Ганнибалу» конечности, залепили рот широким скотчем и уложили беднягу обратно в ящик. Курильщик швырнул туда же извлеченную из сумки поношенную светлую куртку, захлопнул крышку и запер ящик на замок, а второй сопровождающий заново опечатал ценный груз, достав все необходимое для этого из своей дорожной сумки.
— Арап Петра Великого, — усевшись на скамью и доставая новую сигарету, задумчиво повторил курильщик. — Не понимаю, на кой черт он сдался хозяину. Ты не знаешь? Вот и я не знаю. Как будто без него в российских тюрьмах мало этой черномазой сволочи! Бери любого на выбор и делай с ним что хошь. А этот вдобавок еще и старый, его даже на запчасти не разберешь… Хоть бы и вправду не издох, хозяин нам за него головы носами к пяткам поставит.
— Не издохнет, — заверил напарник, от нечего делать вращая барабан вынутого из кармана револьвера. — Яс дозой еще ни разу не ошибался, да и здоровенный он, как лось, даром что немолодой…
Обернувшись всем телом, курильщик выглянул в иллюминатор, но не увидел ничего, кроме пронзительно-синего неба да похожей на освещенное ярким солнцем снежное поле пелены облаков далеко внизу. Докурив сигарету, он привалился лопатками к стеганой обшивке борта, в последний раз покосился на ящик, более не подающий признаков жизни, и закрыл глаза. Его напарник уже дремал — он был настоящий солдат и, как положено солдату, пользовался любой представившейся возможностью соснуть часок-другой и мог захрапеть, казалось, даже стоя.