Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мамлеев cтр.№ 93

Только одна девица, пришедшая неизвестно откуда, твердила, что все — обман, и тем перепугала родственников.

Но потом оказалось, что она имела в виду общий обман во Вселенной, а не Екатеринушку. Сама же старушонка оставалась смирная, даже как-то чересчур, во своем гробу.

«Подохла она, что ли? — вертелось в уме Мити. — Ну хоть бы вякнула что-нибудь, дала знать, что жива, а то совсем голова кругом идет. Не поймешь, кто живой, а кто мертвый. И ведь всегда была такой стервой».

В церкви все сначала шло как надо. Но потом произошла нехорошая заминка. Батюшка прочитал положенные молитвы, но в какое-то мгновение вдруг увидел, что покойница неожиданно открыла один глаз, а потом быстро закрыла его, словно испугавшись.

Он подумал, что ему почудилось. Но спустя минуты три он заметил, что покойница опять открыла глаз и подмигнула — кому, непонятно.

Батюшка решил, что его смущают бесы. Он был так смирен, что не мог в чем-либо сомневаться.

Довольно опасно было целовать лжепокойницу, самозванку, можно сказать, и вообще прикасаться к ней при окончательном прощании. Митя ловко увильнул от этого, Василек приложился, а Наталья ухитрилась даже шепнуть в ухо сестрице: «Терпи, Катеринушка, терпи!» У старушки не дрогнул ни один мускул на почерневшем лице. Остальных — а было их-то всего трое, включая странную девицу, не допустили уговором до Катерининого лица.

«Она ведь брезгливая была, — опасаясь, думал дед Василек. — Чужой полезет лизнуть, она еще плюнет ему в харю. То-то будет скандал».

Далее все пошло как по маслу. Провожающие двинулись к кладбищу на потрепанном автобусе. Василек суетливо побаивался момента, когда неизбежно надо будет закрыть гроб крышкою. Но Наталья Петровна шепнула ему, что-де они с Митей еще в квартире отрепетировали этот момент. И действительно, на похоронах все сошло с рук, старушка не вздрогнула, не завопила, а из осторожности Василек незаметно оставил ей щелку, чтоб старушка совсем не задохнулась.

— Как бы чего не вышло раньше времени, — шептал Наталье дедок. — Вдруг она не захочет, если начнет задыхаться. Уж когда будут забивать гроб, у могилы, — это недолго и надежней как-то. Тут уж не повернешь назад.

— Помолчал бы, — оборвала его заплаканная Наталья. — Помолился бы лучше о ее душе.

Стояла осень, уже выпал ранний снег, и на кладбище было одиноко и прохладно. Дул ветер, и деревья, качаясь, словно прощались с людьми. За деревьями виднелась бесконечная даль — но уже не даль кладбища, а иная, бескрайняя, русская, завораживающая и зовущая в отдаленно-вечную, еще никому не открытую жизнь.

Процессия вяло подходила к концу. «Умерла уже Катерина или нет?» — робко думала Наталья, пока шли к могиле. По крайней мере, гроб молчал.

Но нервному Васильку казалось, что крышка гроба вот-вот приоткроется и старушка оттудова неистово завопит. Но все было тихо.

Гроб поставили на краю могилы. Пора было забивать крышку.

— Критический момент, — шепнул Василек. — Вдруг она не выдержит?

— Да уснула она уже, уснула, — ответил полупьяный Митя.

Крышку забивали так, что у Натальи и Василька стало дурно с сердцем. «Каково-то ей, — подумала Наталья, — бедная, бедная… И меня так же забьют». Неожиданно для себя она вдруг прильнула к гробу. И тогда ей почудилось, что из гроба доносятся проклятья. Страшные, грозные, но не ей, а всему миру. Наталья отпрянула.

— Ты ничего не слышал? — шепнула она деду.

— Не сходи с ума-то! — прошипел Василек. — Она уже задохнулась. Кругом одна тишина. Мышь бы пробежала, и то слышно.

— Отмучилась, несчастная, — заплакала Наталья. — Как страдала от всего!.. А нам еще мучиться.

— Не скули, — оборвал Василек.

Дунул дикий порыв ветра, потом еще и еще. Показалось, что он вот-вот сбросит гроб в могилу. Но гроб спокойно опустили туда могильщики, и посыпалась мать-земля в яму, стуча о гроб. Словно кто-то бился в него как в забитую дверь…

Душа Катерины отделилась от тела. Сознание — уже иное — возвращалось к ней. Но она ничего не понимала: ни того, что теперь, после смерти, происходит с ней, ни того, что было вокруг…

Великий Дух приближался к Земле. В своем вихре — в одно из мгновений — он увидел маленькую, влекомую Бездной, никем не замеченную мушку — душу Катерины, и поманил ее. Она пошла на зов.

Семен Петрович, сорокалетний толстоватенький мужчина, уже два года страдающий раком полового члена, решил жениться.

Предложил он свою руку женщине лет на десять моложе его, к тому же очень любившей уют. Он ничего не скрыл от невесты, упирал только на то, что-де еще долго-долго проживет.

Свадьбу договорились справлять лихо, но как-то по-серьезному. Всяких там докторов или шарлатанов отказались взять. Набрали гостей по принципу дружбы, но, чтобы отключиться от нахальства и любознательности внешнего мира, место облюбовали уединенное, за городом, на отшибе. Там стоял только домишко родственника Ирины Васильевны, а кругом был лес. Ехали туда хохоча, на стареньком автобусе, ходившем раз в два дня.

Домишко был действительно мрачноват и удивил всех своей отъединенностью.

— Первый раз на свадьбе в лесу бываю, — заявил Антон, друг Семена Петровича.

— Для таких дел все-таки повеселее надо было место сыскать, — заметил насмешник Николай, школьный приятель Ирины Васильевны.

— Окна в нем и то черны, — удивилась Клеопатра Ивановна, сотрудница Семена Петровича по позапрошлой работе.

— А мы все это развеселим, — сказал толстяк Леонтий, поглаживая брюшко.

Тут как тут оказалась собачка, точно пришедшая из лесу. Народу всего собралось не шибко — человек двадцать, так уж задумали, — и все быстро нашли общий язык.

Закуски было видимо-невидимо: старушка Анатольевна, родственница Ирины Васильевны, еще заранее сорганизовала еду.

Начали с пирогов и с крика: «Горько, горько!»

Семен Петрович сразу же буйно поцеловал свою Ирину, прямо-таки впился в нее. «Ну и ну», — почему-то подумала она.

Шум вокруг невесты и жениха стоял невероятный. Ирина робко отвечала на поцелуи. Вообще-то, она была безответна, и ей все равно было, за кого выходить замуж, лишь бы жених был на лицо пригожий и не слишком грустный. Грустью же Семен Петрович никогда не отличался.

Молодым налили по стакану водки, как полагается.

После первых глотков особенно оживился толстяк Леонтий.

— Я жить хочу! — закричал он на всю комнату, из которой состоял этот домик. В углу были только печка и темнота.

— Да кто ж тебе мешает, жить-то? — выпучил на него глаза мужичок Пантелеймон. — Живешь и живи себе!

— Много ты понимаешь в жизни, — прервала его старушка Анатольевна. — Леонтий другое имеет в виду. Он хочет жизни необъятной… не такой.