Собрание сочинений. Том 4. После конца. Вселенские истории. Рассказы - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мамлеев cтр.№ 69

— Кто это? — тихо спросила Зея у Жени.

— Поэт, — ответила та. — И одновременно социолог. Вот какое необычное сочетание.

Зея абсолютно обалдела; весь этот поток мыслей, слов всколыхнул ее всю, вытащил из вечного покоя. Душа ее, ничего толком не понимая, стала содрогаться и метаться в каком-то ступоре. Сильно действовал на нее и вид этих людей. Ничего подобного она не переживала.

— Современная цивилизация — это чудовище, пожирающее людей, это главный поставщик человеческих душ в ад или в другие низшие жутковатые обители. В этом ее главная функция и высшая задача, о которой сами создатели этой цивилизации не имеют никакого представления. Они тоже жертвы. Чудовище злобно, кровожадно и доведет нашу планету до бунта против людей. Планете ничего не стоит смыть этот высокомерный в своем идиотизме мир…

— Россия духовно никогда не поддастся этой цивилизации. Внешне, частично, поверхностно — да, но по сути — никогда. Все это временно и будет сброшено в пучину времен.

— Водки! Водки! Водки!

Поток какой-то предсмертной горячки продолжался и продолжался.

— Бессмертия! Бессмертия! Вот подлинный нерв этой жизни! Я хочу жить вечно! Вечно, вечно, вечно!

— Не сходите с ума! Все мы жаждем жить бесконечно! Жить; жить и быть! Но в этом мире такое невозможно. Да вы околеете от скуки, если будете здесь лет 500. Здесь нет условий для бессмертия, для вселенской широты. Нужна вселенская Россия!

— Главное — при переходе в лучший мир сохранить непрерывность сознания…

— Бросьте, чего захотели… Небольшой перерыв нестрашен…

— Здесь нужно жить так, чтобы душа была шире земного шара… За жизнь, за любовь, за бессмертие!

— Пусть Вселенная провалится, а чтоб бессмертие было…

— И крыса хочет быть бессмертной… Ха-ха-ха!

— Водки, водки, водки!

— Жажда жизни во мне больше, чем жажда водки!

— Смерть — это только форма жизни… Той жизни, которой не может быть на земле, в видимом мире…

— Хватит философского безумия, пора переходить к смыслу конкретных и современных, в некотором плане, пророческих стихов…

— Предложите! Мы слушаем.

Никаноров взял слово. Каким-то глухим голосом, словно не отсюда, он прочел:

Зея остолбенела и ополоумела в то же время. Вдруг все в душе ее, то, о чем она и не подозревала, всколыхнулось и забредило в дикой тоске. Впервые страх объял ее. Чудовищно-загробный образ сверхпокойника вошел в ее существование, в ее ум, и она не знала, что с этим делать. Она не могла понять, что это такое — «сверхпокойник», но чувствовала, что это нечто ужасающее. Голова, унесенная в вечность, вой дикого, безумного хаоса, разрывающего самое себя, — это куда ни шло. Но «сверхпокойник» — что это? Может быть, есть сверхсмерть?

Вместе с хаосом унесся и покой ее души. Внезапно дверь в комнату отворилась, и вошел он. Сверхпокойник, — дрогнуло в уме Зеи, когда она взглянула на пришельца.

С виду это был человек худой, высокий, словно с замороженным лицом, белым как смерть, с высоким лбом и остекленевшими, но мертво-выразительными глазами.

— Как будто покойник смотрит на нас, — ахнула, подумав, Зея. Она обратила внимание на то, что все остальные за столом притихли.

Вошедший был действительно жуток. Жуть точно исходила из его нутра. Ощущение было, что это как будто труп, оживший, но вошедший не в жизнь, а в какое-то иное измерение, к нашей жизни не имеющее отношения. Никаноров привстал и проговорил:

— Афанасий, садись тут рядышком.

— Кто он? — тихо спросила Зея у сестры.

— Человек, — ответила Галя.

— Не может быть.

Галя как-то пристально посмотрела Зее в глаза.

— Именно человек. Зея, пойми, что человек — центр мира. Он может быть кем угодно, оставаясь человеком. Он может быть божеством, образом Божьим. Он может быть античеловеком. Он может быть страшен. Да, человек может быть страшен. И не походить ни на черта, ни на человека. И быть даже непознаваемым существом.

Зея отшатнулась. Вдруг она стала понимать, ощущать то, что, видимо, раньше дремало в ее душе. Она громко ахнула.

— Тише, — оборвала ее Галя. — Видишь, Афанасий подходит к столу.

Афанасий сел. Рудик было выкрикнул: «Водки, водки!» — но его одернули. Воцарилась тишина. Вдруг Судорогов закричал:

— Уберите его, уберите!

В ответ Афанасий запел.

Песня, которую он пел, была интересной, захватывающей, задушевной даже, но абсолютно бредовой, по крайней мере, с точки зрения человека. Может быть, с какой-то иной точки зрения, далекой от человеческой, в ней и был смысл и даже мистическая глубина, но до присутствующих здесь, в уютно-огромной даче под Москвой, никакой смысл не доходил. Но слушали все с уважением.

Когда Афанасий закончил, глаза его остановились на самом себе. Зея подсела к Гале и шепнула:

— Галя, я все теперь понимаю. Он — сверхпокойник. Понимаю в этом стихе все — и про голову, и про вечность, и про хаос, и про то, что он таинственно-мрачный. Но одного у Афанасия нет — сияния… Почему он не сияет?

Сияния действительно не было.

Галя посмотрела на сестру радостно-изумленным взглядом и шепнула:

— Зея, ты пробудилась! Потом поговорим.

За столом молчали. Афанасий вдруг обвел всех присутствующих остолбенелым взглядом и сказал довольно ясно и определенно, будто он был человеком:

— Не целуйте живых, от них пахнет трупом. Целуйте мертвых, от них пахнет жизнью.

Никакой реакции от присутствующих. Но Лев вдруг прервал молчание:

— Мы тебя любим, Афанасий. Ты знаешь это. Хотя, может быть, ты не нуждаешься ни в чьей любви. Хочешь, отдохни наверху, в своей комнате. Даже тем, кто целует мертвых, нужен отдых.

Афанасий внял этим словам. Он, высоченный ростом, грузно и странно встал, пробормотал, что он-де любит даже живых, и опять запел. И такой, певучий, он медленно вышел из комнаты.

Зея хотела спросить что-то о нем, но все вели себя так, будто ничего экстраординарного не произошло. Разговор за столом неожиданно пошел в совершенно светском, спокойном направлении, без истерик и надрывов. Плавно этот Сверхпокойник успокоил всех и вернул их к так называемой нормальной жизни.