– Люди бывают очень странными, – доверительно сказала ей мамуля – видный спец по пугающим и опасным существам, правда, преимущественно нелюдям. – Может, он не понял, что это квадрокоптер. Подумал, что летит какой-то бес, вампир или недружественное НЛО.
– Да с чего бы?!
– Вообще-то в потемках квадрокоптер здорово смахивает на гигантское красноглазое насекомое, – справедливости ради заметила я. – Летит, жужжит, светится… Человек действительно мог испугаться.
– Человек в суде будет про свои фобии рассказывать! – оскалилась Машенька. – И заплатит за свою меткую стрельбу, я с него двойную стоимость коптера слуплю, чтобы впредь неповадно было палить куда попало!
– А зачем вы вообще квадрокоптер на горе поднимали? – спросил вдруг Денис.
– А-а-а… Э-э-э… А это Маша хочет участок тут купить, вот мы и решили отсмотреть ассортимент, – находчиво соврала я. – Сверху! Чтобы в гору не топать и ноги по грунтовке не бить.
– Так вы бы меня сначала спросили, я же с соседями общаюсь и знаю, кто что продает! – всплеснул руками папуля. – Во-первых, прямо напротив нашего дома участок отдают за миллион…
– Прямо напротив нашего дома обрыв, – напомнила я.
– А под обрывом участок, – кивнул папуля. – Конечно, там трудно будет строить, придется подпорную стену возводить, а это затратно, бетона много уйдет, зато, Маша, какие у вас будут соседи!
– Это мы, – на всякий случай пояснила я и постучала в грудь кулаком.
– Заранее вам сочувствую, – шепнул Кулебякин Машеньке.
– Я все слышала! – строго сказала я ему.
– Во-вторых, чуть выше в гору, между зарослями боярышника и оливковой рощицей, хороший участок, – не заметив предательской реплики будущего зятя, продолжил папуля. – Там, правда, хозяин где-то далеко, чуть ли не за границей, с оформлением покупки придется похлопотать, но земля того стоит – десять соток, почти идеальный квадрат и ровный-ровный!
– Это за зеленым забором? – припомнила я. – Пап, тот участок, похоже, уже купили, там строительная техника недавно работала, септик вырыли…
– Септик вырыли? – Папуля оглянулся на нашу недокопанную канаву, укоризненно посмотрел на Дениса – тот потупился – и огорченно замолчал.
– Так или иначе, нам все равно придется обойти все ближайшие дачи, – внимательно выслушав папулю, сказала Машенька.
– Зачем? – тут же влез с вопросом избыточно любопытный майор Кулебякин.
– Затем, чтобы найти того стрелка, который заплатит нам за порчу коптера.
– Вы, дети, будьте осторожнее, – попросила мамуля. – Вдруг этот стрелок какой-то псих ненормальный. А у него ружье!
– Ну, Федя знает, как с асоциальными элементами разговаривать, он же бывший участковый, – напомнила Машенька и встала. – Большое спасибо за чай с пирогом, как всегда, было невероятно вкусно! Мы пойдем, уже поздно…
– Да и от пирога уже совсем ничего не осталось, – шепотом просуфлировала я.
Утром меня разбудило нервное бибиканье. Бетономешалке, желающей проехать куда-то выше в гору, помешали наши машины. Припаркованные за забором в вольном стиле – прямо скажем, весьма безалаберно, они сузили фарватер символической улицы, и суровая трудага-бетономешалка не решалась протискиваться меж сверкающих городских авто.
На матерные призывы водителя явился папуля. Он переставил своего стального коня, сердито рычащая бетономешалка уползла в гору, а меня вдруг посетила блестящая мысль:
– А ведь машина была не одна!
– Ну да, их у нас тут три, а что? – не понял услышавший меня папуля.
– Две! – не согласилась я, поскольку думала о других автомобилях. – Пап, я к Маше с Федей, но к завтраку вернусь!
– В гости – в такую рань? – удивился он.
«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!» – наверняка сказала бы на это мамуля. А я только ручкой помахала, не затягивая разговор.
Утро и впрямь было неприлично раннее – шестой час. Розовое, заспанное и помятое солнце только-только встало с шелковой простыни моря. Скоро оно соберется, рассияется, потеряет всякую мягкость, забронзовеет и покатится по небу слепящей монетой…
Монеты надо перепрятать, опять у нас с Зямой и Алкой до этого руки не дошли. Хоть разорвись, право слово, или клонируй себя… Впрочем, это не выход, мой клон тоже захочет долю, иначе какой же он будет мой…
Размышляя о необходимости срочного повышения эффективности детективно-кладоискательского труда, я дошла до домовладения бабы Кати, приютившей Машу и Федю.
Под забором вдруг зашуршало. Я нагнулась, увидела в просвете между вьюнками круглый оранжевый глаз и машинально поздоровалась:
– Приветик!
Вьюнки затряслись, глаз исчез.
– Хто тама? – строго спросили из-за забора.
– Баба Катя, это Инна.
– Убегла зараза?
– Ну-у-у… – Я не нашлась с ответом.
Обычно баба Катя меня называет не заразой, а деточкой.
– От же ж тварюга такая!
Вьюнки опять затряслись, в просвет между ними снова выглянул глаз – на этот раз голубой. Моргнул и исчез.
Я задумалась: чего это я вдруг тварюга? Потому что агентские за квартирантов взяла? Так баба Катя сама предлагала, мы с ней давно уговорились: если я привожу постояльцев, мне десять процентов от суммы оплаты.
– Да ты заходь, деточка! – В заборе открылась калитка.
Баба Катя высунулась наружу, окинула недобрым взглядом окрестности, вздохнула и открыла дверь шире:
– Заходь, заходь! Где ж та шкура, а?
– Баба Катя, вы кого-то потеряли? – догадалась я. – Собачку?
– Чего вдруг?
– Ну шкура же…
Соседка засмеялась, прикрывая рот ладонью.
– Кура! Не шкура, а кура! Курица у меня одна есть хитрющая, зараза, приноровилась куда-то прятаться, я что ни день яиц недосчитываюсь, а выследить эту тварюгу никак не могу. Да заходи ты, сколько можно забор подпирать? Хотя твои-то еще спят.
– Сейчас проснутся, – пообещала я, в обход дома подбираясь к беленой пристройке, в которой разместились мои компаньоны.
– Увидишь хохлушку – запомни то место! – покричала мне вслед баба Катя.
– Хохлушка – это кто?
Воображение быстро нарисовало румяную деваху в вышиванке и с цветочным венком на голове.
– Х-хосподи, да кура же! Хохлатая такая, сама белая, глаз рыжий!
– Глаз рыжий, недобрый, – пробормотала я уже в окно пристройки.
– А че сразу недобрый? Как рыжий, так крайний! – заворчали внутри, за старомодной кисеей.
– Ты комплексуешь, Федор? – удивилась я. – Надо же… Я думала, тебя ничем не проймешь, говорят же, что рыжие – бесстыжие.