И вот наступил день отплытия. Всё было готово. На пригорке, у спускового настила, стояла группа священников. Они пришли благословить отбывающих в дальний путь.
Отец и сын спрыгнули на землю. К ним подошёл епископ и благословил княжича. Димитрий обнял сына и трижды поцеловал его, сказав:
— Ступай с Богом! — И освободил ему путь.
Василий легко сбежал вниз, по трапу прошёл на ладью. Держась за борт одной рукой, другой послал крестное знамение отцу.
Дмитрий долго смотрел вслед удаляющейся флотилии. Он сел на коня только тогда, когда она скрылась за поворотом. Тихонько направив лошадь по дороге, он мысленно стал обдумывать поездку сына: чему наставлял его, как учил вести себя, что наказывал боярам. И успокоился, сказав себе, что наказы сделал верные.
Долго думать об отъезде сына не пришлось. Надо было скорее возвращаться в Москву. Его ждал с вестями вернувшийся с запада купец Игнатий Елферьев. За прошедшие годы, когда сопровождал Пожарского и его друзей во Францию, он сильно изменился. Погрузнел, в волосах появилась седина, а под глазами — морщинки. Великий князь знал его, ценил за торговую хватку. Поэтому, увидев его, обнял и повёл к себе.
ГЛАВА 3
Витовт сбежал из плена своего двоюродного брата великого литовского князя Ягайло. Взбешённый Ягайло, узнав об этом, приказал послать за беглецами погоню и схватить в Троках единственную, оставшуюся в живых, дочь Витовта, Софью. Два его сына недавно скончались один за другим. Врачи констатировали отравление. Кто это мог сделать, нетрудно догадаться. Чтобы ему предъявить претензии, нужны были доказательства. Но кто будет их искать, если заинтересованное лицо само было обвинено в преступлении?
Бежавший Витовт скрылся в неизвестном направлении. За короткое время, меняя лошадей, он достиг Слонима, оттуда отправился в Брест, а на пятый день был уже в Плоцке. Ягайло скрипел зубами, метал громы и молнии, но ничего сделать не мог. Он хорошо знал военные способности Витовта и понимал, что он стал ему самым опасным врагом. Пока в его руках будет дочь Витовта, его угрозы Ягайло мог не бояться. И приказал не спускать с неё глаз.
Но он знал, что Софья пошла в деда. Такая же неуёмная, настойчивая, готовая постоять за себя. С нею, как с её братьями, не расправишься. Если Европа не заметила смерть её братьев, то Софью ему не простят. Тем более она славилась своей красотой. И многие знатные особы, включая королей, не прочь были заполучить её для своих сыновей. Ягайло хорошо это знал и обдумывал, как бы понадёжнее для себя выбрать ей жениха. Но когда до него дошла весть, что Витовт находится в Плоцке, ему стало ясно, что он недосягаем, надёжно защищён рыцарскими мечами.
И его думы приняли другое направление. Он понимал, что его решение в отношении Софьи было правильным. Теперь Витовт задумается о своих действиях против него. Потерять дочь он вряд ли захочет. Но понимал и другое: находясь в стане его врагов, а тевтонцы были таковыми, Витовт ведёт с ним торг. Чего они от него потребуют и согласится ли на это Витовт, был вопрос. Но… какой бы ни был расклад, ожидать от такой ситуации чего-то хорошего не приходилось. «Надо искать союзников», — решил он. И на всякий случай приказал разместить Софью в среднем замке. Чтобы постоянно была на его глазах.
Ягайло получил письмо от Витовта. Тот писал: «Брат, я знаю, что моя дочь находится в твоих руках. Если с её головы упадёт хоть волосинка, уничтожу не только тебя, но и весь твой поганый род». Прочитав, Ягайло бросил письмо в камин. Огонь жадно схватил его, свернул трубочкой и вскоре от него остался один пепел.
Вскоре пришло второе письмо. На этот раз от великого магистра Конрада фон Цольнера. Он писал, чтобы Ягайло позволил Кейстутовичу возвратиться в Литву и вступить во владение своей вотчиной. Прочитав, Ягайло швырнул письмо на стол и стал ходить по кабинету, как тигр в клетке. Он чётко себе представил, что вернувшийся Витовт немедленно соберёт войско и, влившись в ряды тевтонцев, двойными силами двинется на него. Значит, войны не избежать. И стал собирать войско.
Об этих вестях и поведал Димитрию купец Игнатий. Великий князь даже не поверил услышанному. Он знал, что Ягайло очень хотел помочь Мамаю. И только благодаря Пожарскому это не удалось. «Безусловно, — думал князь, — Ягайло, зная о той кровавой битве, отлично понимает, что силы Московии сильно подорваны. И он не исключал, что литовец может нагрянуть. А тут такая весть…»
— А ты, брат Игнатий, ничего не попутал? — спросил князь, пристально глядя на купца.
— Великий князь, обижашь. Я глухим никогда не был. Всё под чистую узнал. Скажу больше. В Вильне я продал дочке Витовта Софье жемчужное ожерелье. Девка, я скажу, великий князь, просто загляденье. А етот Ягайло держит её, точно каку воровку. Вот так.
— Ну, если такое дело… — Князь поднялся, подошёл к столику и, выдвинув ящик, достал небольшой кошель.
Подойдя к купцу, положил его перед ним.
— Возьми за свои труды, — предложил Димитрий.
— Нет, великий князь, — Игнатий отодвинул кисет, — пущай эта деньга пойдёть на помощь сирым людям.
Князь проводил купчину до самого крыльца, чего прежде никогда не бывало, и тепло простился с ним.
Вернувшись к себе, Димитрий задумался. Куликовская битва, нашествие Тохтамыша сильно расстроили государственную жизнь княжества. Много времени пришлось уделять возрождению воинства, ликвидации последствий татарского нашествия. И события на западе выпали из поля зрения князя. Сообщение Елферьева пробудило у князя интерес к тем землям. Раньше этим занимался Фёдор Кошка. Занимался неплохо. Но вот эти события…
«М-да-а, — в задумчивости произнёс князь, — кого? Може, попробовать Владимира Даниловича Красного Снабдю? Эх, нет Бренка! — вздохнул Димитрий, с тоской вспомнив своего погибшего друга. — Эх, Фёдор, Фёдор, чо ты никого не оставил?» — досадливо подумал князь. И тут его мысль невольно перебросилась на Василия: «Что-то с вестями задерживается. По срокам они должны уже быть в Орде».
Как только прибыл Василий в Сарай, Фёдор Кошка тотчас отправил в Москву гонца. Ордынцы ещё издали заметили, как к их берегам подходит довольно внушительная флотилия лодий. Особый интерес вызывала первая ладья. Она была значительно крупнее, под большим парусом и с конской головой на носу. Ход у неё был хороший. Острый нос заставлял воду бурлить и разбегаться волнами до самых берегов. Но при приближении к городу парус убрали и перешли на вёсла. На носу ладьи матрос верёвкой с грузилом беспрерывно замерял глубину. Это было интересно. Сараевцы видели такое впервые.
Матрос — это название людей, трудящихся на суднах, принёс в Московию купец Игнатий Елферьев, часто бывавший на западе, где встречался и с немцами, и с голландцами, от которых и прослышал такое слово — что-то закричал, вёсла подняли, и в воду с грохотом сбросили тяжёлые грузы. Ладья дёрнулась и застыла. Вскоре к борту этой ладьи подошёл один из паузков, на него спустилось несколько человек.
Когда он пристал к берегу, с него спрыгнул немолодой высокий человек. Он внимательно оглядел берег. Не заметив ничего подозрительного, обернулся и махнул кому-то рукой на паузке. На землю спрыгнул молодой, крепкий парень. Лёгким движением руки он отбросил назад свои темно-каштановые волосы, открыв высокий чистый лоб. Волосы, спадавшие чуть ли не до плеч, красиво окаймляли его голову, а неокрепшая бородка делала лицо старше его лет. Тёмно-карие блестящие глаза жадно смотрели на открывшую перед ним панораму.