Достойное общество - читать онлайн книгу. Автор: Авишай Маргалит cтр.№ 62

У нас есть простая формула, которая гласит, что общество является достойным, если наказывает своих преступников – даже тех, кто совершил самые страшные преступления, – не унижая их. В конце концов, преступник тоже человек. Каждый человек, даже если он преступник, достоин уважения, которое оказывается людям на том основании, что они люди. Ущерб, нанесенный человеческому достоинству, есть унижение, так что даже преступник заслуживает, чтобы его не унижали. Достойное общество не должно давать преступнику здравых оснований считать, что его человеческое достоинство попрано, даже если наказание позволяет ему с полной уверенностью считать, что он лишился общественного почета (впрочем, очень может статься, что референтная группа закоренелого преступника находится как раз в стенах тюрьмы и свою толику общественного почета он с большим успехом получит именно там).

Ключевой для этого параграфа вопрос заключается в следующем: возможно ли в принципе эффективное наказание без унижения, притом что эффективность в данном случае будет определяться успешностью общества в поддержании порядка через наказание, то есть собственно через устрашение, или же требовать от достойного общества не унижать преступников есть идея утопическая, способная подорвать самые основы общества?

Фуко сделал акцент на ритуальной природе наказания в досовременных обществах ⁵⁰. Жестокие пытки становились частью изощренного ритуала, во время которого преступника предавали смерти тысячей и одним противоестественным способом. Сила болевого воздействия тщательно рассчитывалась, тогда как общий принцип, согласно которому наказание должно быть соразмерно совершенному преступлению, зачастую искажался до крайне гипертрофированных форм наказания, которые можно было бы обобщить поговоркой «око за зуб». Наказание имело публичный, театрализованный характер и включало в себя такие элементы, как пыточное колесо, сожжение заживо, повешение и процессия, в ходе которой связанного преступника водили по улицам, – с общей целью навлечь на преступника все муки ада, прежде чем действительно предать его смерти. Чудовищная жестокость подобных форм наказания должна была еще и унизить жертву. Понятно, что человек, который подвергался физическим истязаниям подобного рода, навряд ли продолжал переживать относительно потери человеческого достоинства ⁵¹. Но вся церемония была рассчитана прежде всего на зрителей, и ее унизительный для жертвы характер зачастую оказывал противоположное воздействие. Пытки заставляли публику самоидентифицироваться с жертвой, и зрители преисполнялись гнева против жестокого режима, унижающего человеческое достоинство. Унижение становилось той фокальной точкой, которая преломляла образ жертвы в глазах зрителей, как если бы пытки очищали жертву от совершенных ею грехов. Церемониальное наказание включает в себя не только пытки, но и символические жесты. Символы играют в наказании весьма важную роль, но не стоит принимать ее за роль главную, поскольку таковая отведена физической жестокости. Когда тело жертвы уродуют, скажем отсекая ей руку, то совершаемый жест, вне всякого сомнения, носит символический характер, но прежде всего это акт жестокости и физической муки. Когда царь Давид отрубил кисти рук и ступни Рехаву и Баане (II Самуила 4:12), а Адони-Везек отрезал большие пальцы на руках и ногах семидесяти царям за то, что те собирали крохи под его столом (Судей 1:7), они хотели унизить своих врагов до последней крайности. Но нам не следует упускать из виду, что физическая жестокость превалирует над унижением. Телесные пытки приносят более острую боль, чем пытки душевные. Основополагающим принципом достойного общества является необходимость искоренить унижение, но это подразумевает, что жестокость уже должна быть искоренена.

Джордж Бернард Шоу считал старорежимную систему наказаний менее унизительной, чем ее современный аналог, на том основании, что прежняя система представляла страдания жертвы публично, вместо того чтобы скрывать их. Современная же система выводит преступников из поля зрения общественности, тем самым мешая другим людям разделить их боль. Безразличие к страданиям человека выталкивает его за пределы общества. Следовательно, нам следует проводить значимую границу между жестокостью и унижением: центральным фактором в досовременной системе наказания была жестокость, тогда как нас интересует другой аспект, унижение.

Необходимо сделать еще одно предварительное замечание к нашей нынешней теме – отношение достойного общества к наказанию, отсылающее опять же к Мишелю Фуко, которое в дальнейшем должно послужить чем-то вроде предупреждающего знака. Речь идет о том факте, что в исторической перспективе необходимость наказывать людей была мотивирована чем-то иным, нежели современная чувствительность к чужой боли, приобретенная нами совсем недавно. Реформы в области карательного правосудия, основанные на требовании человечного отношения к преступнику, стали следствием перемен в экономике наказания. С одной стороны, старый режим вел себя крайне жестоко и бесчеловечно по отношению к приговоренным преступникам, но, с другой – он был весьма терпим к правонарушению. Эта терпимость объяснялась не только особыми привилегиями знати, но и терпимым отношением к противоправному поведению со стороны нижних классов общества, отношением, в основе которого лежало специфическое, неморалистическое восприятие незаконной деятельности. Подъем буржуазии и ее способов ведения дел создал потребность в жестких запретительных мерах, направленных на защиту бизнеса и повышение его эффективности. А вслед за этим возникла и необходимость наказывать нарушителей закона всякий раз, когда те преступали закон, причем наказывать по одним и тем же правилам.

Таким образом, потребовалось, с одной стороны, ограничить варварские методы наказания, а с другой – расширить те области, в которых каралось преступление закона. Отношение к наказанию изменилось не только из‐за перемен в моральной чувствительности, но и – а может быть, прежде всего – в ответ на экономические и социальные потребности. Эти перемены зачастую маскировались заботой о «человечности» системы наказания, но нам следует помнить об опасности идеологизации исторических представлений о допустимых границах наказания. Впрочем, даже если признать правоту Фуко в том, что мотивы для «гуманизации» системы наказания были не слишком благородными, это не отменяет нашего требования: достойное общество должно быть основано на признании человеческого достоинства своей главной ценностью, а не на защите интересов общества респектабельного, которое не обязательно будет достойным. Другими словами, наш пристальный интерес к политике наказания в достойном обществе отталкивается от представления о том, что эта политика должна быть тщательно скорректирована с поправкой на необходимость учитывать чувство человеческого достоинства.

Наказание и унижение

Между медицинскими процедурами и причинением боли необходимой связи не существует. Большая часть препаратов может быть горькой на вкус, но нет никаких принципиальных оснований для того, чтобы лекарство не могло быть слаще вина. Представление о том, что если болезнь хуже горькой редьки, то горьким должно быть и лекарство от этой болезни, есть представление магического порядка, а не медицинского. В противоположность этому, внутренняя связь между наказанием и причинением боли существует, если мы полагаем, что боль включает в себя и душевные муки. Конечно же, бывают ситуации вроде той, что описана в одном из рассказов О. Генри о человеке, который сделал все возможное для того, чтобы в холодный зимний день его посадили в тюрьму – ради миски горячего супа. Подобные случаи, однако, нельзя воспринимать как доказательство ложности нашего положения о внутренней связи между наказанием и страданием, поскольку в описанной ситуации тюрьма воспринимается персонажем не как наказание, а как облегчение собственной участи.