Достойное общество - читать онлайн книгу. Автор: Авишай Маргалит cтр.№ 54

Переоценка бедности как благородного состояния напоминает стоическую позицию в ее киническом изводе. Все, что я написал в начале книги о стоическом отношении к унижению или, вернее, о стоической убежденности в том, что рабство унизительным не является, верно и в отношении благородной бедности.

Бедность – понятие относительное. Человек, который считается бедным в Калифорнии, по меркам Калькутты будет весьма преуспевающим. Но быть бедным не значит находиться в самой нижней страте по уровню дохода. Бедность – не определительное придаточное к распределению дохода, а социально значимое представление о минимально необходимом уровне существования. Этот минимум связан со столь же значимым социальным представлением о том, что необходимо для того, чтобы жить по-человечески. Этот минимум отражает ключевое для каждого конкретного общества представление о том, что есть человек, а также идею порога, за которым экономическое гражданство в этом обществе перестает существовать.

До сих пор я старательно различал понятия самооценки и самоуважения. Но когда дело доходит до пороговых характеристик человеческой самооценки, поддерживать подобное разграничение становится весьма затруднительно, особенно в тех случаях, когда бедность воспринимается как неудача, причем неудача совершенно безнадежная, поскольку бедность не оставляет человеку ни единого шанса на то, чтобы прожить достойную жизнь. Человек придает ценность тому способу жить, который актуален для него на данный момент, не потому, что считает его наиболее предпочтительным, но потому, что в нем есть хоть что-нибудь, что человеку представляется достойным уважения, достойным того, чтобы ради этого жить. Бедность закрывает все пути к тем способам жизни, которые кажутся людям достойными уважения. А вдобавок есть ощущение, что бедность – следствие полной и бесповоротной неудачи.

Одним из проявлений самодовольства сильных мира сего, нашедших отражение в законах о бедных, было стремление возложить ответственность за неудачу на слабые плечи бедняков. Причиной изменившегося отношения к бедным, которое в конечном счете привело к возникновению государства всеобщего благосостояния, стал серьезный удар, нанесенный по образу бедного человека как неудачника, лично виновного в собственных неудачах: бизнес-циклы капиталистической экономики привели к безработице слишком массовой, чтобы идея бедности как результата лени и пьянства сохранила хоть какое-то подобие достоверности. Массовый призыв в национальные армии также привел к тому, что отношение к новобранцам из бедных семей изменилось. Внезапно выяснилось, что и они могут внести свой вклад в войну. Но хотя убежденность в том, что бедность представляет собой результат моральной ущербности, существенно сдала позиции, она по-прежнему имеет место и служит этакой отравленной стрелой в нападках на общество всеобщего благосостояния.

Ничем не подтвержденная уверенность в том, что в общем и целом бедные сами виноваты в собственном печальном положении, остается прежде всего просто ничем не подтвержденной уверенностью. Кроме того, она принижает честь бедного человека. Но почему убежденность в том, что бедный человек автоматически является неудачником, унижает его человеческое достоинство? Неудача на экзамене, значимом для дальнейшей карьеры, вне зависимости от того, виноват в этой неудаче сам экзаменующийся или нет, мешает человеку, по крайней мере на какое-то время, сделать шаг к тому способу жизни, которому он отдает предпочтение. Эта неудача может быть болезненной, но она не служит поводом для того, чтобы отрицать само право неудачника быть человеком. Любая переоценка оступившейся личности со стороны общества или со стороны самой этой личности принимает во внимание только одну ее сторону, пусть даже и очень важную. Но точка зрения на бедность как на неудачу включает в себя целостное суждение о человеке как о существе ничтожном, о ком-то, кто не в состоянии получить доступ даже к минимально необходимым для жизни ресурсам. Взгляд на бедность как на отсутствие доступа к жизненно важным возможностям, ценность которых очевидна самим бедным, заставляет их тоже воспринимать себя как ничтожества, как если бы они были просто не способны жить такой жизнью, которая в их глазах стоила своего названия. За тотальной неудачей стоит никудышный человек, а не просто нерешенная – конкретная – задача. А когда обвинение в никудышности еще и лишено оснований, оно особенно жестоко и несправедливо, поскольку сопряжено с унижением.

Отсюда вывод – бедность унизительна. Общество всеобщего благосостояния создавалось для того, чтобы покончить с бедностью или по меньшей мере с самыми унизительными ее чертами. Общество всеобщего благосостояния решает эту проблему иначе, нежели общество милосердия, которое рассчитывает на жалость как на чувство, побуждающее людей подавать бедным.

Жалость

Бедность представляет собой важный вопрос в «обществе милосердия», где бедным подают милостыню прямо или через публичный, но на добровольных началах сбор средств. Мотивирующим чувством в обществе милосердия является жалость, что бы там ни говорилось о других чувствах, которые должны побуждать человека подать бедному. Основатели общества всеобщего благосостояния как раз и старались исключить жалость как мотив и оправдание помощи нуждающимся.

Бедным подают не только из жалости, но жалость играет важную роль в практике раздачи милостыни. Просить милостыню унизительно. В комментариях к Торе раввины пытались смягчить унизительность попрошайничества, сказав: «Рядом с каждым бедным человеком у дверей стоит Бог» (Midrash Leviticus Rabbah). Но попытка смягчить унижение не работает даже в тех случаях, когда дающий действует от чистого сердца. Унизительной является сама ситуация попрошайничества. В противоположность этому, милость воспринимается как чувство благородное, а способность к милосердию есть одно из высших человеческих качеств. Милость есть один из тринадцати атрибутов Бога (см. Исх. 34:6–7), а в иудейской молитве Бога называют «отцом всемилостивым». Напряжение между двумя установками ощутимо на уровне почти физическом: с одной стороны, милость возвышает дающего; с другой – оказаться адресатом этого милосердия унизительно. Это напряжение составляет неотъемлемую характеристику милосердия, которое колеблется между жалостью и состраданием.

Ярым сторонником переоценки чувства жалости (Mitleiden) был Ницше ⁴³. Его критика жалости как морального чувства особенно значима для анализа общества милосердия. Общество всеобщего благосостояния пытается найти ответ на те же вопросы, которые намеревалось решить общество милосердия, но только без опоры на жалость. Когда Ницше призывал к переоценке всех ценностей, он не просто требовал, чтобы все принятые ценности были заменены на новые. Он требовал реверсивной переоценки первостепенных ценностей – чтобы те ценности, которые воспринимаются как желательные, сделались нежелательными, и наоборот. Критерием для этой переоценки должна была стать способность усиливать или ослаблять способность человека к самосовершенствованию. Именно так надлежит понимать ницшеанскую критику морали, основанной на жалости. Мораль должна начинаться с рефлексивного отношения, при котором индивид предпринимает шаги к тому, чтобы усовершенствовать самого себя. Щедрость к другим может проявлять только тот человек, который заботится о собственной подлинности. Та разновидность морали, что начинается с жалости, заставляет человека бежать от самого себя и застывать в сентиментальной позе, ориентированной на другого. Сентиментальность есть чувство, которому, с точки зрения Ницше, недостает жестокости, необходимой для трезвого взгляда на то, что в действительности можно сделать для того, чтобы помочь другому. Противоположностью альтруизму является не эгоизм, а самосовершенствование. Совершенствование самого себя требует от человека переоценить все ценности с опорой на вновь обретенное представление о гордости. И на место всех этих навязанных понятий должно прийти понятие гордости, подобающей сверхчеловеку (Uebermensch). Ницше не был первым из тех, кто критиковал чувство жалости. Спиноза сделал это задолго до него ⁴⁴, заявив, что оно основывается на метафизической иллюзии: так же как ты не испытываешь жалости к маленькому ребенку за то, что тот не умеет говорить, ты не должен жалеть других за их недостатки. Эти недостатки суть результат такой же необходимости, как та, что не позволяет ребенку говорить от рождения. Но для наших целей Ницше – более удобный критик чувства жалости, поскольку он сопоставляет ее с человеческим достоинством. Проблема в том, что Ницше сопоставляет жалость не с тем видом человеческого достоинства – с достоинством и честью сверхчеловека. Та концепция чести, которая занимает нас, связана с честью, свойственной всем людям по праву рождения. И самые значимые для нас в данном случае вопросы формулируются следующим образом: что не так с жалостью, которую человек испытывает по отношению к впавшим в нужду? Что не так с этим чувством, если оно вполне эффективно побуждает людей помогать тем, кто оказался в затруднительных обстоятельствах? Что в жалости настолько дурного, что достойное общество нельзя построить на помощи другим людям из жалости? И, наконец, существует ли резонное основание для того, чтобы испытывать унижение, когда другие люди тебя жалеют? Понятно, что та проблема, из‐за которой ты вызываешь жалость, уже заставляет тебя страдать, но почему кроме этого ты должен еще и чувствовать унижение? Отношения жалости несимметричные. В чувстве жалости неизменно присутствует ощущение превосходства: «Это случилось с тобой, но со мной подобного произойти не может». Именно эта асимметрия и отличает жалость от сострадания. Сострадание потенциально является отношением симметрическим. Когда кто-то совершает милостивое деяние из жалости, то сам этот акт скрыто предполагает, что благополучатель обязан быть за это благодарен. Чувство жалости не оставляет места для допущения, что и самой персоне, испытывающей жалость, может когда-нибудь потребоваться жалость со стороны другого человека. Напротив, эта персона молчаливо предполагает, что она выше того, к кому испытывает жалость, по самой своей сути. Ее жалость исходит из безопасной позиции, как если бы она сама была заранее и навсегда избавлена от всяческих бед и несчастий. В тех случаях, когда позиция жалеющего не имеет подобной защиты, отношение трансформируется из жалости в сострадание. То различие, которое я провожу между «жалостью» и «состраданием», не является общепринятым: эти два слова часто используют в качестве синонимов. Однако подобное разграничение может оказаться весьма полезным.