Предсмертная исповедь дипломата - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Ильин cтр.№ 14

И вот я смотрел на фотографию Елены, видел симпатичное, милое русское лицо, хорошо уложенные короткие волосы, очевидно светло русые и взгляд чуть прищуренных светлых глаз, в которых читалось многое: был там задор, лукавство и ум. Последнее – самое главное и самое видное. Веселый, задорный, грустный взгляд сделать можно, а вот умный – никогда. Если у человека от природы нет ума, не дал ему Бог, то глаза, сколь ни старайся, умными не станут. Что ещё можно было увидеть в её глазах? Она открыта душой, ибо во взгляде не было хитрости, она доверчива и, что тоже очень важно, интеллигентна, благородна даже. Иначе говоря, я сразу проникся к Елене симпатией, о чем и сообщил Косте в ближайшем письме. Сообщил и почему-то подумал: «Странно, но, кажется, фото столь любимой им Стаси я так и не видел.». А может быть я об этом забыл? Время было другое: где там эта Стася, да и служить Кости еще было долго, не актуально, значит, все было, вот и не запало мне в память.

Сейчас было другое дело. Мы, то бишь страна наша, в этом 1955 году оставляли базу ВМФ Поркалла-Удд хозяевам – финнам, морская пехота ликвидировалась как вид войск, мне предстояло решить свое будущее: оставаться на военной службе или демобилизоваться и уехать домой, в Москву. В любом случае, я должен был скоро и ко взаимной радости увидеть Костю, ибо я поеду к родителям в Москву, а эта милая девушка на фотографии будет, вероятно, к тому времени уже его женой.

Что касается моих планов и настроения, я определенно не знал, что делать. Служить в армии далее или не служить. Вообще-то, мне, как бывшему суворовцу, офицеру, закончившему известное Киевское ордена Ленина Краснознаменное артиллерийское училище им. Кирова, удачливому и способному к службе, логичнее было бы остаться в строю. Однако, в жизнь нашу, независимо от наших желаний, на каком-то этапе, возможно и не очень логично, начинают активно вмешиваться внешние обстоятельства, видимо, как заданный именно тебе рок.

В том же 1955 году произошло первое крупное (640 тысяч) сокращение Советской армии. В воздухе понеслись слухи, что планируется ещё большее сокращение. Так, кстати, оно и случилось: в 1958 году армию сократили ещё на два с половиной миллиона человек. В этих условиях, как говорится, и ежу было понятно, что для офицеров перспектива роста заканчивается и падает престиж военной профессии. Однако, на меня, по недомыслию, влияло все это мало. Уход мой со службы не был предрешен. Но, как справедливо пелось в нашем любимом фильме «Карнавальная ночь», «… бывает, что минута всё решает очень круто, всё решает раз и навсегда». Случилось со мной уж совсем непредвиденное. Нас (полк) отвели на переформирование в какую-то деревушку под Выборгом. Там я узнал о серьезном сокращении армии и увидел, как все это происходит. Мы, офицеры, собрались у здания сельсовета, где заседала высокая комиссия из Москвы, занимавшаяся дальнейшей служебной судьбой офицеров. Молодые офицеры, и я в том числе, знали (нам сказали), что нас увольнять не будут, разве что по собственному желанию. Мы благодушествовали, шутили на счет мест нашей дальнейшей службы. А рядом с нами были озабоченные немолодые офицеры, в том числе бывшие фронтовики. Они были повязаны семьями, а для гражданки профессия «артиллерист» ничего не значит. Да и куда им было ехать, если вся жизнь у них была привязана к месту службы и служебным квартирам. В данный момент это была маленькая деревня и избушка сельсовета. А дальше что? Скажут: из армии вон, – а куда?!

Мы, молодежь, как я сказал, шутили, но вскоре шутки кончились. Из дверей избушки выходили пожилые капитаны, майоры, подполковники буквально со слезами на глазах. И действительно, как им было дальше жить? То ли броситься под поезд, то ли – пулю в лоб? Да, тут было от чего и нам, молодым помрачнеть. В общем, пожилых офицеров «москвичи» «разбросали» быстро: в целом их направили в канцелярию получать соответствующие предписания о демобилизации. С молодыми дело было сложнее. Их нужно было оставить при службе, но попытаться заткнуть ими «дыры», служба в которых никого не прельщала. Шел своего рода торг. А торг начинался со стандартного вопроса главы московской комиссии некоего очень важного полковника.

– Ну как? – И затем следовал процесс торга.

Направляли молодых офицеров кого-куда, вплоть до Новой Земли. Торг шел медленно, топтаться у избы мне порядком надоело, начальный интерес пропал, свое собственное мнение у меня так и не определилось, но пока очередь дошла до меня, я уже был достаточно раздражен. И когда я по вызову зашел и вместо положенной фразы – «представляюсь по случаю определения места дальнейшей службы» – просто поднес на флотский манер небрежно ладонь к козырьку фуражки, и сказал: «Лейтенант Костин» – и вперил свой взгляд в полковника. Тот, заметно уже уставший и видимо раздраженный не меньше моего, вопросил:

– Ну как?

Я, не раздумывая, ответил: – двадцать восемь!

Он, как и вся комиссия в составе пяти высоких чинов, смотрит на меня удивленно.

– Что такое двадцать восемь?

– А что такое – ну как?!

Полковник побагровел, но сдерживав себя, пояснил:

– Имеется ввиду как вы намерены распорядиться вашей служебной перспективой?

Я брякнул сходу.

– Никак, домой поеду!

Полковник с пренебрежением поднял на меня свои уставшие глаза. – Где у вас дом?

– В Москве.

Представитель обвел взглядом комиссию, вздохнул.

– Ну вот, коллеги, перед вами типичный москвич, помните наш вчерашний разговор?

Он полистал лежащее перед ним мое личное дело. Продолжил.

– И, кстати, интеллигент, папа профессор. – Полковник опять тяжело вздохнул. Мне, наверное, следовало бы как-то возмутиться, что-то сказать, но, по правде, мне тогда все-таки стало стыдно за свое мальчишество. До меня только дошло, что полковник делал тяжелую работу, до крайности неблагодарную. Его вынудили её делать. На его груди три ряда колодок боевых орденов, он, конечно, в жизни многое пережил, а я, сопляк, ломаю с ним дурацкую комедию. Видимо по краске, залившей мое лицо, он все понял правильно. Я молчал, молчала и комиссия. Видно было, что полковник хотел сказать что-то по существу, но он лишь вяло махнул рукой и сказал:

– Ну что же, молодой человек, коли так, – езжайте в Москву, вы свободны.

Долго потом я не мог понять, правильно ли я поступил? Но именно этот случай привел меня к выводу, что все в жизни, в общем-то, предопределено, что судьба есть у каждого человека. Ибо не было у меня оснований, да и желания оставлять военную службу, в которую я окунулся в возрасте десяти лет, и знал я, что в ближайшее время мне присвоят старшего лейтенанта, да и начальство относилось ко мне, если можно так сказать, ласково. Однако, зов судьбы оказался иным, было наверно в книге судеб мне предписано стать дипломатом, человеком той профессии, о которой я реально услышал только тогда, когда Костя написал в письме, что он поступил в МГИМО. Вот, а ведь он тоже – блестящий радиотехник – о дипломатии знал не больше моего, но… знать и там судьба! Одним словом, судьба сводила нас с Костей вместе и привела к тому печальному финалу, который описан в самом начале этого опуса.