— Ладно, один-один, но ты так и будешь там стоять? По твоей вине я схвачу простуду и умру от пневмонии. Ты же не хочешь меня потерять?
— Иди на хрен, Шон, — раздражённо застонав, я направилась вслед за ним.
Через пару минут, оставив незваного гостя без предложения располагаться и чувствовать себя, как дома, я скрылась за дверью ванной комнаты и залезла в душ. Это было самое расточительное мытьё на моей памяти: столько шампуня и геля для душа за раз мне еще ни разу не приходилось тратить. Когда я наконец решила, что больше не воняю, как элитный французский сыр, поплотнее завернулась в большое полотенце и с помощью другого соорудила тюрбан на голове. Ухватив футболку Шона, подозрительно принюхалась к ней. Кажется, она тоже впитала в себя сшибающий с ног аромат той убийственной хрени. Так ему и надо.
— Я уже решил, что тебя смыло в канализацию, — сказал Шон, стоило мне только выйти за дверь ванной.
Он лежал, свесив ноги в своих чёрных мартинсах через изножье моей кровати, заложив одну руку за голову, а другой – держал свой смартфон. Полуголый и до безобразия наглый. Держись, Хьюстон!
— Так надеялась, что тебя не будет тут, когда я выйду, — я тут же поддержала его идею продолжить нашу милую беседу. — Вот, — протянула парню футболку.
Приняв из моих рук футболку, Шон осторожно принюхался, а затем швырнул её на пол.
— Так я и думал. Она жутко воняет.
— Прими мои соболезнования, — мой голос прозвучал устало, но с долей издёвки, — и проваливай. Я хочу спать.
Я не спеша раскрутила полотенце на голове и несколько раз провела пальцами по влажным волосам. Шон отложил мобильник и, потянувшись, зевнул.
— Ты бы могла быть чуть вежливее со мной? — произнес он, повернувшись на бок.
— Моя вежливость на максимальной отметке, увы, — я покачала головой и указала большим пальцем на дверь. — Тебе помочь найти выход, Шон?
Странно уставившись, он протянул руку и, ухватив между пальцами край полотенца, произнёс:
— А что, если я не уйду?
Я вцепилась в полотенце и резко выдернула его край из руки парня.
— Я вызову копов.
— Серьезно? — засмеялся Шон, подперев голову рукой. — Я тебе не верю.
Нет, он точно издевается! Лежит на моей кровати с этим своим голым торсом, на который я из последних сил стараюсь не пускать слюни, и нагло провоцирует меня.
Я с шумом вдохнула, подняв голову, чтобы смотреть в потолок, а не на его идеальное тело, и спросила:
— Что тебе нужно?
Но ответ парня застал меня врасплох, разом прервав поток фантазий с участием моих губ и его ключиц.
— Правда, Сара. Мне нужна правда.
Шон смотрел на меня испытующе, словно хотел залезть в мою голову. Наивный. Я и сама бы не смогла разобраться с тем, что там творилось в данную минуту.
— О чем ты говоришь? Какая правда?! — я развела руки, демонстрируя своё искреннее недоумение.
Он сел, а затем поднялся с кровати и шагнул ко мне, возвышаясь надо мной, как гора Мак-Кинли.
— Зачем ты приехала?
Его прямой вопрос отозвался учащением пульса и заставил меня проявить интерес ко многим вещам, включая стену напротив, наполовину сползшее с кровати покрывало, смуглую кожу пресса Шона. Затем я перевела взгляд на пряжку его ремня, а, когда спохватилась, что откровенно пялюсь на парня, уставилась на ножку кровати. Надо же, какая интересная форма. Кажется, это восьмигранная призма? С геометрией дела у меня обстояли чуть лучше, чем с тригонометрией, и я готова была смотреть куда угодно, только бы избежать вопросительного взгляда Шона.
— Почему тебя это волнует? — я старалась говорить спокойно и уверенно, но выходило так себе.
Шон стоял в нескольких дюймах от меня, продолжая свою зрительную атаку. А мне просто нечем было обороняться. Да и незачем. Я любила его и хотела больше, чем когда-либо в своей жизни. Скрывать от себя самой свои чувства было глупостью, но стоило ли посвящать Шона в мои переживания?
— Потому что меня это волнует. Неужели не ясно?
И его вопрос стал катализатором того, что заставило меня плюнуть на все, и тупо начать вопить.
— Да, Шон! Мне охренеть, как ничего не ясно! И я совсем недавно сказала это тебе в твоей тачке! Но ты просто мастер свести любой разговор к бессмыслице! Ты… то преследуешь меня, изображая собственника, то едва здороваешься, то лезешь с поцелуями, как озабоченный подросток, то заявляешь какой-то тёлке, что я твоя кузина! Как я должна тебя понимать?!
Дважды плевать. Пусть знает… он и так все знает. Но я не стану прикидываться, что мне все равно. Мне чертовски не все равно, и, если настало время, выяснить все раз и навсегда, я не собиралась больше притворяться айсбергом.
— А чем ты лучше?! — сложив руки на груди, он приблизился настолько, что я ощущала его дыхание, необъяснимый гнев и жар его тела. — Ты сама приехала сюда, Сара! — интонация, с которой он отчеканил каждое слово, заставила меня ссутулиться и снова избегать его взгляда. — Ты здесь, но шарахаешься от меня с первого дня нашей встречи!
— А ты не думал, почему я это делаю?! — мне до боли была по душе тональность нашей беседы, и я желала лишь одного – выжать из этого разговора все, что можно, только бы докопаться до истины.
— Я не думал?! — завопил Шон в полудюйме от моих губ, вцепившись предплечья. — Да я больше думать ни о чем не могу!
Я немедленно освободилась от этого захвата, буквально сбросив с себя его руки. Кожу неприятно саднило, там, где он вцепился в меня своими пальцами. Я попятилась, сделав несколько неуверенных шагов, пока не упёрлась спиной о входную дверь.
— Что ж, тебе прекрасно удаётся скрывать свой мыслительный процесс! — мой голос звучал едко и решительно, говоря об уверенности довести начатое до конца.
Он тут же оказался рядом, уперев ладонь справа от меня, и продолжил гипнотизировать взглядом, полным то ли страсти, то ли сверх раздражения. Было трудно понять, хочет ли он меня, или хочет придушить. Я наивно склонялась к первому, потому что это единственное, о чем я грезила вот уже хрен знает сколько времени, и была в полушаге от того, чтобы самой не наброситься на Шона с кулаками и поцелуями.
— Вот. Ты снова это делаешь, — необычно тихо проговорил он, наклонившись ко мне, и упёрся своим лбом в мой, шумно выдыхая, и моментально обезоружил меня этим невинным жестом.
— Что… что я делаю?
— Выставляешь меня идиотом.
— Шон… — прошептала, ощущая, что мой вечный двигатель вот-вот собьется с ритма, — я… — чувствуя, как пересохло в горле, сглотнула, презирая себя за то, как жалко звучала, — … не заставляй меня говорить то, о чем я буду потом жалеть. Просто уходи.
Шон несколько секунд вытягивал из меня остатки силы воли своим взглядом, пока не произнес: