Не время для человечности - читать онлайн книгу. Автор: Павел Бондарь cтр.№ 78

– Рождественские истории обычно отличаются от того, что пишете вы. В них намного больше добра и светлых моментов, да и развязки почти всегда счастливые. Почему ваш сюжет так мрачен, почему все так болезненно?

– Это по-вашему – “мрачно” и “болезненно”? Вам просто не с чем сравнивать. По моим же меркам – я пишу практически праздничную сказку для детей.

– Почему тогда внутренний демон героя – самый могущественный персонаж в истории? Это недвусмысленно указывает на то, что вы видите в реальном мире куда больше плохого, чем хорошего.

– Потому что так и есть. Немногое хорошее просто тонет в океане беспросветного кошмарного зла.

– Вас это устраивает?

– Мне это отвратительно на молекулярном уровне. Но я очень терпелив.

– То есть, вы просто метафорически описываете то, что видите в реальной жизни?

– Можно и так сказать. Знаете, я всегда верил в бога, верил искренне и старался жить по, скажем так, закону божьему, но я никогда не просил его о чем-то в молитвах. До того момента, пока не случилось что-то, с чем без божьей помощи не справиться – тогда я стал молить его, но лишь о том, чтобы он дал мне понять, что делать. И однажды бог ответил мне: я словно на секунду увидел его образ. С тех пор я больше ни о чем не молю.

– Вы утратили веру?

– Нет, вовсе нет. Наоборот, я убедился, что бог действительно есть – или скорее был, в каком-то смысле. Но это ничего не решило. Мне остается лишь терпеть.

– Как долго вы сможете терпеть? Почему вообще вы еще живы?

– Ну вот, а потом вы спрашиваете, почему мир кажется мне плохим. Это вы так недвусмысленно предлагаете мне покончить с собой?

– Просто послушайте себя. Вы домысливаете. Я всего лишь имела в виду, что мне интересно, что помогает вам держаться.

– Тогда вам следовало сразу сформулировать это так. Мы живем в мире слов, и от этого никуда не деться. В мире слов человек, различающий тысячи оттенков сказанного, обречен теряться в догадках и предполагать сначала лучшее, а затем, когда ожидания вновь и вновь окажутся неоправданными – худшее. Мне помогает жить жажда мести, а мешает умереть страх вины. Все довольно просто. И не задавайте наводящих вопросов, пожалуйста.

– С кем же вы все-таки ассоциируете себя? В вашей пьесе, я имею в виду.

– Со знаками препинания.

– Это важно, ответьте серьезно.

– Как я могу ассоциировать себя с кем-то конкретным, когда все это – до последней буквы – было в равной степени создано мной?

– Хорошо, спрошу иначе. Кто является воплощением автора в тексте?

– Это преходящее звание.

– Вам не кажется, что во второй части вы немного сместили акценты? Изначально мне казалось, что это просто немного странная история непонятно о чем – может быть, о поиске себя, поиске своего дома и места в мире, или о боге и вере, или о жизнях, которые мы могли бы прожить – или проживаем на самом деле – сложись все иначе, или вообще ни о чем, просто поток сознания человека, который пытается выговориться, но у него не получается. Но потом я заметила, к чему вы начинаете клонить, и это мне видится упрощением. Почему вы это сделали?

– Потому что все, о чем я говорю и думаю, все, что я делаю, в итоге сводится лишь к одному. Потому что в остальном нет смысла, и остального у меня просто не может быть без самого главного. Все это может казаться приторной банальщиной, но это не делает мои слова менее правдивыми. Когда помощь была нужна – никто не помог мне, и я узнал, как работает система взаимопомощи в нашем мире. Теперь я бы с удовольствием посмотрел, как тому, кто должен был помочь, сломают психику мучительными разговорами, или подсадят на вызывающие психоз вещества, или даже убьют его, и змей вновь укусит себя за хвост.

– Вы собираетесь показывать эту пьесу еще кому-то?

– Нет смысла.

– Чем все закончится?

– Полагаю, что в нашем языке нет подходящего слова, так что точнее всего подошла бы такая формулировка: всеми возможными способами.

– И как вы собираетесь это реализовать в текстовом формате?

– Пока не знаю. Я долго об этом думал, и у меня возникло несколько идей, но их еще нужно доработать.

– И последний вопрос, прежде чем я попытаюсь сделать какие-то выводы относительно вашего состояния. Вы готовы?

– Спрашивайте.

В комнате вдруг стало темно – потому что темно стало на улице. Окно распахнулось, и в помещение ворвался холодный ветер, разметавший по полу листы бумаги, которые несколько секунд назад держала в руках доктор. Сейчас в ее кресле было пусто – пусто было во всем кабинете. Никого, кроме меня. Началось. Я устало откинулся на спинку кресла, в глазах все плыло, двоилось и словно отдалялось. Висевшие на стенах картины плавились и стекали на пол, образуя там черные бурлящие лужи. Осталась висеть только одна – портрет темноволосой девушки с элементами натюрморта и пейзажа. Все поверхности вдруг покрыла плесень, а на нее следующим слоем лег иней. Плетеный стул в самом углу кабинета превратился в клубок змей, с шипением расползающихся по комнате. Веки наливались свинцовой тяжестью, а под ними сверкали багровые взрывы и языки пламени, облизывающие небеса. В стенах образовались сотни дыр, из которых полезли пауки. Смрад стоял невыносимый. И тут в комнате – а может, у меня в голове – раздался вкрадчивый тихий голос, и каждое слово, что он произносил, я знал наперед. Потому что это в моем воображении эти слова когда-то родились.

– Почему ты думаешь, что это сработает? Ты просто занимаешься чепухой. Ничего не поможет. Ты снова все испортишь – даже то немногое, что у тебя еще осталось, и жизнь останется точно такой же, как и прежде, вот увидишь. Перестань цепляться. Замолчи. Ты устал. Ты проиграл. Ничего не вернуть. Ничего не вернуть. Ничего не вернуть. Ничего не вернуть. Ничего не вернуть. Это всего лишь слова. Они ничего не изменят. Ты проиграл, разве не видишь? Сдавайся. Ничего не вернуть. Замолчи. Ляг на пол. Сдавайся. Сколько еще тебе нужно подтверждений? Смирись. Смирись. Прими это. Ты проиграл. Так бывает. В этом нет ни плохого, ни хорошего, как и во всем остальном; нет справедливости, нет кармы, нет ни добра, ни зла, нет никакого смысла, нет никакого света в конце. Нет награды за страдания, поэтому ты страдаешь впустую. Перестань сопротивляться. Разожми пальцы. Умри. Умри. Умри. Умри. Умри. Умри. Умри. Умри…

Голос становился все тише, но одновременно с этим – все больше проникал в сознание, и во все вокруг, словно растворяясь в пространстве и отравляя его. Вскоре он уже был неразличим, но легче от этого не стало, скорее наоборот. В голове проносились миллионы мыслей, и их движение все ускорялось и ускорялось – пока мое тело не дернулось, как натянутая струна, и не рухнуло на усеянный змеями и пауками пол, где принялось биться в припадке. Насекомые заползали в нос, и в рот, и в уши, змеи обвивали горло, руки и ноги, пережимая артерии. А потом я потерял сознание и не могу сказать, что было дальше.