Смотрители маяка - читать онлайн книгу. Автор: Эмма Стоунекс cтр.№ 26

— Мне кажется, я видел тело, — говорю я.

Билл замирает.

— Что?

— Только что.

— Где?

— Где, по-твоему, оно могло быть, черт возьми? В море.

Билл медленно вытирает руки.

— Кто?

— Понятия не имею. Какое-то тело.

— Ты уверен?

— Нет.

Разумеется, когда мы выходим наружу, мы ничего не видим — оно уплыло еще до того, как я сказал Биллу, и я даже не уверен, что я видел, но оно выбило меня из колеи. Я хочу спросить у ГС, что делать, но Билл говорит не беспокоить его, ГС в кровати, он плохо спал, и это сказывается на нем. Артур очень напряжен — разве я не заметил? Не надо его трогать.

— На нем были очки, — говорю я.

— Что?

— Красные.

— Сообщи по рации, — говорит Билл. — Пусть разбираются, если хотят. Бедолага все равно давно мертв. Он же был мертв, да?

— Не знаю. Не хочу лишней суеты. Это мог быть морской котик.

— В очках?

— Я не уверен, были ли эти очки.

— Ты вообще мало в чем уверен, да, болван?

Я думаю о пистолете, спрятанном под кухонной раковиной. К счастью, он там. Просто на случай, если мы не одни.

Мы возвращаемся на кухню, и Билл заваривает крепкий чай, две ложки сахара, но поскольку он накладывает столовой ложкой, это скорее шесть. Море заставляет тебя видеть вещи, которых на самом деле нет. ГС говорил мне об этом. Если долго смотреть на одну и ту же картину, мозг придумывает предмет, который нарушает ее, чтобы проверить, насколько ты сосредоточен. Это как миражи в пустыне, в море то же самое. Цвета, в которые трудно поверить; всплески и водовороты; возникающие и исчезающие силуэты на поверхности. Даже когда море спокойно, черная вода дрожит и шевелится, словно мусорный пакет, который оставили на ночь. Можно проделать дырку в небе и сунуть туда палец, чтобы нащупать, что там. Что-то мягкое и жадное. Оно тебя не отпустит.

Когда ты каждый день с морем, оно вбирает то, что у тебя внутри, и отражает. Кровь и шерсть, тонкий детский вскрик, и мой друг остывает у меня на руках.

— Пей давай, — говорит Билл.

Меня тошнит, не то от горячего чаю, не то из-за тела.

— Артур когда-нибудь рассказывал тебе о моряке на севере? — Билл щелкает зажигалкой и прикуривает сигарету.

Я отвечаю, что нет, продолжай.

— Лодка того бедолаги разбилась о скалы рядом с маяком. Груз и все, кто был на борту, утонули. Моряк обвинил во всем Артура. Сказал, это вина маяка. Его команда так долго была в море, глядя на проклятый пустой горизонт, что, когда они наконец увидели свет, они не смогли определить, насколько он далеко. Расстояния воспринимаются иначе. — Он постучал по виску фильтром сигареты. — Думаешь, что предмет дальше, чем он есть на самом деле, а потом он внезапно оказывается рядом.

— Думаешь, я все сочинил?

— Нет. Просто не всегда можно доверять своим глазам.

— Артур повидал многое.

Билл делает долгую затяжку:

— Артур уже не тот, кем был.

— Что ты имеешь в виду?

— Не тот человек.

— Сомневаюсь, что ты знал его раньше.

— Я нет. Хелен мне рассказывала.

Я говорю:

— Он не может все время быть живчиком. А ты смог бы после…?

— Дело не в этом, — говорит Билл. — Иногда человек начинает вести себя странно, и ты перестаешь его узнавать. Вот что говорит Хелен. Это как с лодкой, которая разбилась о чертов маяк, ты внезапно перестаешь понимать, с кем ты живешь.

* * *

В полдень начинает идти снег. Снег на башне выглядит очень странно, потому что для него нет поверхности. Ты не видишь, как он засыпает крышу машины или покрывает поле, ты не можешь понять, сколько снега выпало, он просто продолжает идти с неба, а небо приобретает цвет кости. Море принимает его спокойно. Неподвижная вода становится серой. До того как начать работать на маяке, я думал, что море всегда имеет один цвет, голубой или зеленый, но на самом деле ни то, ни то. Это множество цветов, чаще всего черный или коричневый, серый, желтый, золотой, иногда розовый, когда оно пенится.

Наверху, в световой камере, я заношу данные в журнал погоды, подписываюсь своими инициалами и оставляю его для следующего дежурного. ГС рассказывал мне, как ведет себя море и как погода меняет его в разные дни. C — снег, О — облака, К — короткий ливень. Предыдущие страницы — сплошные буквы. Я никогда не задумывался, что погода может измениться мгновенно, как по волшебству. Как человек, который сначала кричит, потом засыпает, а снег — это сон погоды.

Буквы для обозначения погодных условий. Моросит. Мрачная погода. Молния. Шквал. Гром. Мокрая роса. Дымка. Мне нравятся вид и звучание этих слов. Гром напоминает грохот катящихся валунов. Дымка неторопливая и ленивая, а шквал — беспокойный. Имена созданий, живущих в море, тоже звучат для меня как камешки, постукивающие на песке. Литторина, мидии, асцидия, брюхоногий моллюск. Раз в несколько месяцев нам привозят очередную стопку книг, которые мы по очереди читаем с другими маяками из нашей группы, — это как путешествующая библиотека. Я много читаю.

Одна моя приемная мать очень любила читать. Наверное, только одна из них всех. Она взяла за правило читать нам вслух, и я думаю, все дело в звучании тех слов, которые так отличались от тех, что я обычно слышал. Слова, из которых складывалась моя жизнь, были короткими и резкими: «эй», «сука», «дрянь», и они падали на голову, как кирпичи.

Каждый раз, когда я слышал слово, которое мне нравилось, которое отзывалось во мне, я запоминал его. Мне казалось, чем больше я читаю, тем свободнее я становлюсь в душе, а если твоя душа свободна, неважно, что происходит вокруг. В тюрьме я достал словарь и выискивал там любопытные странные словечки. Названия птиц, их множество. Моевки и большие бакланы. Кроншнепы. Щеврицы. Звучит, как будто ветер продувает их насквозь. Я записывал слова и выяснил, что, если составлять их вместе и играть с ними, они складываются во что-то новое.

Но у меня все равно ступор, когда я после окончания вахты сижу в кровати с блокнотом и ручкой, пишу Мишель и не знаю, как рассказать, с чего начать. И — извинение. О — обман.

Пришло время рассказать ей правду.

Я вижу, как она дома в лондонской квартире почесывает ногу о ногу и открывает конверт.

Они назначили встречу в большом соборе, где можно было рассчитывать на анонимность. Скамьи для посетителей, галереи, красные бархатные стулья, на которых сидят мальчики из хора, — здесь столетиями шептались люди, и их голоса как будто впитались в камень. А теперь их голоса, ее и Мишель, тоже незаметно сольются с ними.