Зимняя битва в Мазурском крае, как ее потом назвали, началась 9 февраля 1915 года. В авангарде немецких войск шли 75, 76, 77, 78, 79 и 80-я дивизии. Две армии, старая 8-я, которая одержала победу при Танненберге, и новая 10-я, начали наступление с юга и севера от цепочки озер. Несмотря на ужасные погодные условия — снег, туман и сильные морозы, — они прорвали фронт русских войск и создали им угрозу окружения. Окопы солдат царской армии нельзя назвать шедеврами фортификации, но пехота русских сражалась храбро. Ей не хватало поддержки артиллерийских батарей, командиры которых больше заботились о сохранности своих пушек, чем о подмоге «быдлу» на передовой. Словом, окружения избежать не удалось
[313]. Русская разведка тоже звезд с неба не хватала. Она постоянно недооценивала силу противника. Высшее командование, отказавшее отрезанной 10-й армии в подкреплении, успокаивало ее командующего Фаддея Сиверса, что 12-я армия, позиции которой находились далеко на юге, оттянет силы противника на себя, решив таким образом все проблемы. Сивере еще до начала наступления предупреждал: «… ничто не может уберечь [мою армию] от судьбы, которая постигла армию [Ренненкампфа] в сентябре»
[314]. Начальство на это никак не отреагировало, и к 16 февраля создалась угроза второго Танненберга. 20-й корпус Булгакова оказался прижатым к Августовскому лесу, а атаки немцев были такими яростными, что их жертвой стало и стадо зубров, последних в Европе представителей диких бизонов
[315]. Немецкие клещи сомкнулись 21 февраля. Булгаков и 12.000 его солдат и офицеров сдались в плен. Немцы впоследствии говорили, что взяли пленными 90.000 человек, но большая часть солдат 10-й армии, которые не были ранены, сумела уйти через лес. Второго Танненберга не случилось, но Восточная Пруссия была окончательно избавлена от угрозы вторжения русских — по крайней мере, в этой войне.
Зимняя операция в Карпатах такого же однозначного результата не обещала. В феврале австрийцы и приданные им немецкие подразделения возобновили там атаки — продолжение усилий у Лимановой в декабре и в Бескидах в январе, но неожиданно встретили энергичный отпор русских. У австрийского Генерального штаба было две цели — уменьшить давление на гарнизон окруженного Пшемысля и добиться громкой победы, которая удержала бы Италию, озабоченную неудачами армии Габсбургов, от решения вступить в войну на стороне союзников. Труднопроходимая местность и неблагоприятная погода в Карпатах стали как причиной военных провалов, так и жестоких страданий солдат, голодавших и мерзнувших в глубоких ущельях и густых лесах. Русские подразделения, среди которых был и финский корпус — возможно, самые выносливые солдаты в Европе, тоже страдали, хотя и не так сильно. На попытку наступления, предпринятую австрийцами, в конце марта они ответили контрнаступлением. Русским удалось продвинуться вперед, несмотря на то что на помощь австрийцам были переброшены три немецкие дивизии — 4-я кадровая, 28 и 35-я резервные. К началу апреля русские получили преимущество на всем Карпатском фронте. Несмотря на тяжелые потери (с начала войны они достигли 2.000.000 человек), царские генералы снова замышляли прорыв через горы на равнины Венгрии, что должно было определить весь ход кампании на востоке. Наступление предполагали начать, как только улучшится погода. Силы австрийцев, которые за три месяца 1915 года потеряли 800.000 человек (в дополнение к 1 200.000 в 1914-м), были на пределе
[316]. Без помощи Германии, за которую приходилось платить высокую цену политической зависимостью и национальным престижем, империю Габсбургов ждал крах.
Глава шестая.
Патовая ситуация
Наступательные силы всех участвующих в боевых действиях армий зимой 1914 года истощились, сначала на западе, чуть позже и на востоке, и это привело к тому, что весной 1915-го в Европе установились новые границы. Они были совсем не похожими на старые — спокойные, легко преодолеваемые границы довоенного времени, которые на редких постах можно было пересечь без предъявления паспорта, а в других местах — вообще без всяких формальностей. Новые границы напоминали limes римских легионов — укрепленные рубежи (земляной вал, стена) со сторожевыми башнями, отделявшие империю от остального мира. Ничего подобного Европа действительно не видела со времен Рима — ни при Карле Великом, ни при Людовике XIV, ни при Наполеоне — и не увидит вновь вплоть до начала холодной войны.
Тем не менее, в отличие от limes и железного занавеса, ни одна новая граница не обозначала социальный или идеологический барьер. Это было просто фортификационное сооружение, призванное помочь как обороне, так и наступлению, разделявшее воюющие государства. Подобные сооружения возводились и раньше, в частности в Вирджинии и Мэриленде во время Гражданской войны в США, в Португалии Веллингтоном во время войны на Пиренейском полуострове, в Наталье под Стамбулом во время Балканских войн, а также русскими царями в степях в XVII и XVIII столетиях (так называемая черта), но по длине, глубине и сложности ни одно из них не могло сравниться с новой европейской границей образца 1915 года. Эта линия земляных укреплений длиной более 2000 километров протянулась от Мемеля на Балтике до Черновцов в Карпатах и от Ньивпорта в Бельгии до швейцарской границы в окрестностях Фрайбурга. Весной между окопами воюющих сторон стала появляться колючая проволока — изобретение американских скотоводов 70-х годов XIX века. Другой новацией стали подземные укрытия, или блиндажи, как называли их англичане, а также вспомогательные и резервные окопы в тылу. В сущности, новые границы представляли собой траншеи, достаточно глубокие, чтобы в них мог укрыться человек, и достаточно узкие, чтобы защитить его от навесного огня артиллерии. Траншеи прерывались траверсами для гашения взрывной волны и улавливания осколков и шрапнели, а также для того, чтобы прорвавшиеся в это укрытие враги могли простреливать только небольшой участок. В болотистой или каменистой местности траншеи были неглубокими, с высоким бруствером, сооруженным из земли, обычно в мешках. Там, где почва была более сухой и податливой, требовалось меньше деревянной обшивки или плетней для укрепления внутренних стен траншеи, а блиндажи были глубже. То, что начиналось как «углубления» на ближайшей к врагу стороне траншеи, вырытые для того, чтобы защитить вход от летящих снарядов, довольно скоро превратилось в глубокие укрытия, в которые вели ступени. Stollen глубиной 10 метров и больше, вырытые немцами в меловых почвах Артуа и Соммы, смогли выдержать самые жестокие обстрелы.
Конечно, никакой стандартной системы траншей не существовало. Структура в разных местах была разной, на том или ином фронте конструкция зависела от особенностей местности, плотности войск — высокой на западе, низкой на востоке, тактической доктрины и от хода боев, определявших положение его линии. На широких участках Восточного фронта нейтральная полоса — расстояние между передовыми траншеями противников — могла достигать 3 километров и более. Между Горлице и Тарнувом, к югу от Кракова, где австрийцы и немцы прорвут оборону русских, окопы представляли собой «…всего лишь узкие, плохо связанные между собой канавы с одним или двумя рядами колючей проволоки впереди, а связь с тылом часто осуществлялась по открытой местности. <…> Резервные позиции тоже практически отсутствовали»
[317]. На Западном фронте все выглядело иначе: ширина ничейной полосы обычно составляла от 300 до 200 метров, зачастую меньше, а в отдельных местах всего 25 метров. Интенсивная окопная война могла привести даже к созданию «международного» заграждения из колючей проволоки, которое ремонтировали обе стороны. В массовом порядке «колючка» стала использоваться весной 1915 года, хотя проволочные заграждения, натянутые на деревянные столбы, а впоследствии на винтовые колья, которые ввинчивались бесшумно, применялись пока не везде. Плотные полосы колючей проволоки шириной около 50 метров появились позже. Англичане в тылу передовой, обычно отойдя на 200 метров, рыли вспомогательную линию окопов, а еще дальше, на расстоянии 400 метров, располагалась менее глубокая резервная линия. Эти линии соединяли поперечно ходами сообщения, которые позволяли доставлять под прикрытием из тыла подкрепления и продовольствие. Схема этих укреплений показалась бы знакомой любому военному инженеру XVIII века: «параллели», соединенные крытыми ходами
[318], однако симметрия быстро исчезала, поскольку солдаты часто оставляли траншеи, если им грозило затопление или они оказывались уязвимыми для вражеского обстрела. И конечно, во время боя они могли быть захвачены противником. Новые окопы рыли, чтобы «улучшить» позиции или заменить старые, из которых пришлось отступить. Вспомогательные линии и ходы сообщения становились новой передовой. После успешного наступления вся система траншей оставалась в тылу — зачастую ненадолго, пока на этом участке перевес не окажется на стороне противника. Западный фронт, как покажут первые аэрофотосъемки, быстро превратился в лабиринт сдвоенных ходов и тупиков, среди которых легко можно было заблудиться — иногда целым взводом. Проводники, знавшие географию траншей, обязательно сопровождали свежие подразделения, когда батальоны сменяли друг друга на передовой. Этой же цели служили таблички, указывающие на самые надежные траншеи и руины человеческого жилья, где можно было укрыться. Зимой 1914/15 года на Ипрском выступе сохранялись остатки строений, которым британские солдаты — «томми» — давали такие названия, как «Трамвайный вагон», «Ферма Баттерси», «Приют бродяги», «Яблочная вилла», «Погреба белой лошади», «Канзасский крест», «Кукольный домик»
[319].