У союзников имелось еще одно средство для наступления, которое было невозможно применить на покрытых грязью равнинах Фландрии: танки. Таким образом, главные резервы танкового корпуса, в течение 1917 года постепенно расширявшегося, оставались неиспользованными. Его командир, бригадный генерал Эллис, все лето искал возможность показать свои боевые машины в деле и наконец заинтересовал генерала сэра Джулиана Бинга, командующего 3-й армией, идеей внезапной танковой атаки на его участке фронта с сухой меловой почвой, в которой они не завязнут. Тем временем один из офицеров-артиллеристов Бинга, бригадный генерал Тюдор, командир 9-й шотландской дивизии, разрабатывал план поддержки танковой атаки неожиданным — без традиционной пристрелки — артобстрелом. В августе Бинг принял оба плана, Эллиса и Тюдора, а 13 октября они получили принципиальное одобрение штаба Хейга. В начале ноября, когда стала очевидна бесплодность сражения при Пасхендале, Хейгу требовался любой успех, компенсировавший эту неудачу. 10 ноября по настоянию Бинга он дал согласие на реализацию задумки Эллиса и Тюдора.
Наступление должно было начаться как можно раньше — силами 300 танков, в окрестностях города Камбре. За танками надлежало идти восьми пехотным дивизиям, поддерживаемым 1000 орудий. Действия артиллерии были критически важными. Обычно артподготовка и постановка заградительного огня начинались только после пристрелки, то есть тогда, когда все батареи оценили его точность, наблюдая за тем, куда ложатся снаряды. Это был долгий процесс, предупреждавший врага о грядущем обстреле и дававший ему время перебросить в опасный сектор необходимые резервы. Тюдор разработал метод пристрелки орудий, при котором отклонение от цели определялось электрическими средствами. После математической обработки результатов и нанесения их на карту командующий артиллерией мог быть уверен, что его батареи поразят назначенные цели без предварительной пристрелки, которая всегда выдавала врагу планы наступления
[607].
Танки, сосредоточенные на участке фронта шириной почти 10 километров, должны были наступать плотной группой, а следовавшая за ними пехота — брать пленных, захватывать орудия и закрепляться на отвоеванных позициях. Путь к вражеским траншеям предстояло проложить танкам, уничтожая проволочные заграждения (на линии Гинденбурга под Камбре их глубина достигала нескольких сотен метров), а преодолевать сами окопы им должны были помочь пехотинцы, бросая под гусеницы связки хвороста (фашины). Оборона немцев состояла из трех линий и имела глубину около 6 километров. Прорвать ее планировалось одним ударом, в первый же день. На фронте под Камбре активные боевые действия не велись уже давно, поэтому данный участок обороняли всего две дивизии, 20-я ландвера и 54-я резервная, при поддержке не более 150 орудий
[608]. Разведка союзников оценила 20-ю дивизию ландвера как «соединение четвертого сорта». 54-й дивизией, более боеспособной, командовал артиллерийский офицер, генерал фон Вальтер, который в отличие от других высших офицеров учитывал возможности танков и обучал своих артиллеристов стрельбе по движущимся мишеням с защищенных позиций
[609].
Острый интерес Вальтера к танковым операциям — в то время как в немецкой армии танков не было — оказал огромное влияние на исход сражения. Как и непонимание возможностей танков со стороны британского генерала Харпера, командира 51-й горной дивизии, пехотного формирования на центральном участке атаки. Харпер — храбрый, но придерживавшийся традиционных взглядов офицер — не любил танки, но любил своих горцев. Он решил, что бронированные чудовища навлекут огонь немецкой артиллерии на его солдат, и настоял, чтобы те шли не сразу за танками, а в 150–200 метрах позади
[610]. Этот разрыв и стал роковым для британского наступления в решающий момент битвы.
Начиналось все удачно. Немецкие солдаты, оборонявшие участок под Камбре, оказались не готовы к шквалу артиллерийского огня, обрушившегося на них в 6:20 утра 20 ноября, и к появлению плотной колонны танков — 324 машин, за которыми шла пехота. За четыре часа атакующие во многих местах продвинулись на глубину до 6 километров при минимальных потерях: в 20-й дивизии легкой пехоты 2-й даремский батальон потерял четыре человека убитыми, а 14-й даремский батальон легкой пехоты только семь человек ранеными
[611].
В центре ситуация была совсем другой. Там 51-я горная дивизия, осторожно двигавшаяся вслед за танками на расстоянии около 100 метров, попала на участок, который обороняла немецкая 54-я резервная дивизия. Ее артиллеристы, подготовленные фон Вальтером, открыли огонь по британским танкам с возвышенности у деревни Флескьер, подбивая их один за другим
[612]. Вскоре 11 машин были выведены из строя, причем пять уничтожены командиром орудия Куртом Крюгером. Этот бой для него стал последним — Крюгера убили горцы, когда 51-я дивизия в конце концов догнала танки. К тому времени, однако, было уже поздно — дивизия не успевала выполнить задачу, поставленную на этот день. На левом и на правом флангах поля боя под Камбре немецкий фронт оказался прорван, а в центре прямо перед британскими позициями образовался выступ, препятствующий решительному прорыву, который должен был обеспечить Бингу революционный план Эллиса и Тюдора.
В Англии праздновали победу — в честь ее впервые с начала войны звонили колокола, но радость была преждевременной. Кавалерию Бинга, в сумерках 20 ноября продвигавшуюся на поле битвы вслед за танками, остановили уцелевшие проволочные заграждения. Кавалеристы повернули назад. 21 ноября и в последующие дни пехота продолжала медленно продвигаться вперед. Затем, 30 ноября, немецкая армия еще раз продемонстрировала свою невероятную способность к контрнаступлению. За предшествовавшие ему 10 дней командующий этим сектором обороны кронпринц Рупрехт сосредоточил в нем 20 дивизий, и за одно утро они не только вернули все, что захватили танки с 20 ноября, но и отбили те участки, которые британцы удерживали раньше. Битва при Камбре, целью которой должна была стать глубокая брешь в немецком фронте, в итоге обернулась шатким равновесием на линии Дрокур-Кеан, извилистого двойного выступа. Вдоль него и немцы, и британцы уступили часть своих давно удерживаемых позиций — закономерный символ неустойчивого баланса сил на Западном фронте в конце 1917 года.
Глава десятая.
Армагеддон
«Они никогда не придут, потому что наши подводные лодки отправят их на дно, — говорил морской министр адмирал Эдуард фон Капелле на заседании бюджетного комитета рейхстага 31 января 1917 года. — С военной точки зрения Америка ничто, дважды и трижды ничто»
[613]. В начале 1917-го, за четыре месяца до вступления США в войну на стороне союзников, их армия — в отличие от большого и современного флота — действительно не представляла собой сколько-нибудь значимой силы. По численности (107.641 человек) она была 17-й армией мира
[614]. После Аппоматтокского перемирия, заключенного в 1865-м, то есть 51 год назад, эта армия не участвовала ни в одной крупной операции за пределами своей страны. Современного оружия большего калибра, чем средние пулеметы, у нее не имелось. Резервная Национальная гвардия по численности была больше — она насчитывала 132.000 человек, но представляла собой всего лишь непрофессиональные милицейские формирования 48 штатов, плохо подготовленные даже в самых богатых штатах и практически не контролировавшиеся федеральными властями. Единственное первоклассное воинское подразделение — корпус морской пехоты численностью 15.500 человек — базировалось в заморских владениях США и зонах интервенции, в том числе в нескольких государствах Центральной Америки, вмешаться в политику которых Соединенные Штаты решили после Испано-американской войны 1898 года.