Германия уже перебросила самые боеспособные подразделения с востока на Западный фронт, готовясь к решающим наступлениям против французов и британцев, и оставила лишь опорные части, обеспечивающие оккупацию и эксплуатирование новых имперских территорий на Украине. Русская армия развалилась — по известному выражению Ленина, солдаты проголосовали за мир ногами. Кроме того, сотни тысяч еще до Октябрьской революции предпочли смерти неволю. «В 1915 году при отступлении из Галиции около миллиона русских солдат сдались в плен, причем три четверти из них добровольно»
[557]. К концу 1917 года в немецком и австрийском плену находились почти 4.000.000 русских солдат. Потери старой царской армии пленными в три раза превышали боевые. По последним данным, на полях сражений Россия потеряла приблизительно 1.300.000 человек, примерно столько же, сколько и Франция, число попавших в немецкий плен у которой оказалось очень невелико
[558]. У русского солдата из числа крестьян просто отсутствовали такие связи, которые соединяли со своими товарищами, подразделением и национальными интересами французов и британцев. Для него психология профессиональных солдат была непостижима, и он считал свою службу временной и бессмысленной
[559]. Поражение быстро приводило к деморализации, и даже солдаты, имевшие награды за храбрость, не считали зазорным сдаваться врагу, который, по крайней мере, давал еду и надежду выжить. К чести противников России в Первой мировой войне, они посчитали своей обязанностью позаботиться об огромном количестве военнопленных — в отличие от Второй мировой, когда от 3.000.000 до 5.000.000 советских солдат, захваченных в плен на поле боя, умерли от голода, болезней и жестокого обращения. Возможно, именно потому, что плен не был связан со страданиями, русская армия стала разваливаться еще до коллапса в тылу. После того как большевики призвали к миру, остановить это процесс было уже невозможно.
Весной 1918 года, после оккупации немцами Украины, революционное правительство России обнаружило, что у него нет возможности защитить власть, которую оно номинально захватило. Единственным регулярным подразделением, верным Советам, оказались латышские стрелки, да и те больше были озабочены независимостью Латвии, чем большевистскими идеями. Крестьяне вернулись в деревни, к земле, и в военной форме остались только люди без семьи, без корней, нарушители закона, готовые следовать за любыми лидерами, которые будут их кормить и не чинить им особых препятствий при реализации лозунга «Грабь награбленное!». Комиссары набирали таких в Красную армию. Бывшие царские офицеры, не принявшие большевизм, начали создавать Белую армию. И те и другие теперь искали людей, оружие, чтобы их вооружить, и деньги, чтобы им платить. В России назревала гражданская война.
Поражение на Итальянском фронте
В 1917 году развалилась и армия Италии, но, в отличие от французской и русской, не в результате неудачного наступления или революции, а после сокрушительного поражения на фронте. В октябре у маленького приграничного города Капоретто на реке Изонцо немцы и австрийцы смогли прорвать позиции итальянцев, с таким трудом завоеванные за 30 предшествующих месяцев, и отбросить остатки их армии на равнины.
Катастрофа при Капоретто обернулась для итальянской армии потерей репутации, которую она не смогла восстановить и во время Второй мировой войны. С тех пор где только не звучали шутки о военных талантах итальянцев!.. Это несправедливо. Жители итальянских городов эпохи Возрождения считались превосходными солдатами, а корабли и крепости Венецианской республики на протяжении 300 лет сдерживали турок. Савойское герцогство (впоследствии Сардинское королевство) отважно сражалось против Габсбургов за независимость и объединение страны, а также на равных с французами и британцами участвовало в Крымской войне 1853–1856 годов. Проблемы с армией у Италии начались лишь после объединения. Тогда на прочный ствол савойской армии, набиравшейся из горцев Итальянских Альп, а также трудолюбивых крестьян и горожан северных равнин, были привиты остатки папского войска и армии Бурбонов с юга страны — игрушечных армий, не отличавшихся верностью своим династическим правителям и стойкостью в бою. Во что их ни одень — в красное, синее или зеленое, заметил неаполитанский король Фердинанд II во время обсуждения с военными советниками новых мундиров, они все равно побегут. Тот монарх был реалистом. Он знал, что в государстве, где землевладельцы, из числа которых должны были набираться офицеры, главным образом озабочены тем, чтобы выжать последнее из бедных или безземельных крестьян, основы для рядового состава армии, солдаты не горят желанием пожертвовать своей жизнью.
Война в Италии, 1915–1918 гг.
Профессионалы из армии Савойского дома, особенно искусные в артиллерии и инженерном деле (их основы были заложены итальянскими изобретателями эпохи Возрождения), делали все возможное, чтобы объединить старое и новое в единую национальную силу. Одна из характерных особенностей савойского офицерского корпуса заключалась в том, что он — единственный в Европе — предоставлял возможность сделать военную карьеру евреям, согласно своим способностям и талантам. Главным препятствием для создания боеспособной армии была разница уровня рекрутов с севера и юга. В настоящее время тезис, что в Первую мировую войну южане были худшими солдатами, чем северяне, ставится под сомнение
[560]. Некоторые части с юга страны достойно проявили себя в боях. Тем не менее факт остается фактом: более образованные и квалифицированные призывники с севера направлялись в артиллерию и инженерные войска, а в пехоте непропорционально большую часть составляли рекруты с сельскохозяйственного юга. Таким образом, разделение королевства на север и юг во время Первой мировой лишь укрепилось — «небогатые южане платили более высокую цену, измеряемую человеческими жизнями, за войну, которая была развязана династией с севера и которую вели, жестоко и бескомпромиссно, северные генералы»
[561].
В данных обстоятельствах не может не вызывать уважения то, что итальянская армия провела 11 кровопролитных — и бесплодных — наступлений в горах на границе с Австрией. В период с мая 1915 по август 1917 года они предпринимались каждые три месяца — чаще, чем могли себе позволить французская или британская армия на Западном фронте, причем в более тяжелых условиях. Потери от артиллерийского обстрела в скалистой местности были на 70 % выше, чем на равнинах Франции или Бельгии
[562].