– Пойдём, – повторила мама, – бабушка велела на почту зайти, а ещё нам за хлебом надо. И за кормом для папиных рыбок.
– Но, мам, – замахала рукой Ля, – ты иди, а я тут посижу. Купи рыбкам хлебца, потом за мной придёшь.
– Нет, так нельзя, Ля: нельзя маленьких девочек где попало одних оставлять.
– А мальчиков можно? – хитро прищурилась Ля. – Тогда пусть я пока буду мальчик, твой сыночек. Понарошку.
– И сыночков нельзя одних оставлять, – улыбнулась мама, и на щеках у неё округлились ласковые ямочки. – Малыши могут потеряться.
– Но я же большая! Очень! Вот такая! – Ля привстала на цыпочки. – Мне уже вот сколько!
Она загнула четыре пальчика на правой руке; подумала – и слегка согнула ещё один: ведь ей скоро будет пять. Очень-очень скоро.
– Вот, вот сколько – смотри, ма! – замахала ручками Ля. – Я тут посижу.
Она слегка подтолкнула маму в бок:
– Иди, иди, мам! Иди!
– Всё равно нельзя, – мама потянула дочку за руку. – Пошли, Ля!
– Нет. – Ля повернулась к маме спиной.
– Не капризничай, Ля, а то бабушке скажу!
– Ну и говори! Ябеда, – надулась Ля.
– Я не ябеда. Вот я всегда-всегда твою бабушку слушалась!
Ля промолчала.
– Не будешь слушаться? – спросила мама, с лёгким свистом застёгивая молнию на своей меховой курточке.
– Не буду! – упрямилась Ля.
Мама ненадолго задумалась.
– Тогда я ухожу, – решительно заявила мама, делая шаг к выходу. – Одна ухожу. Совсем ухожу.
– И уходи, – буркнула Ля, – и на здоровьице!
Она обиженно смотрела в сторону: там, около узенького книжного шкафа, суетилась сгорбленная бабушка в сером пальто – открывала-закрывала дверцы, выдвигала ящики, иногда поглядывая через плечо то на Ля, то – на её рассерженную маму.
– Я сюда не вернусь, – пообещала мама. – Совсем не вернусь.
– И пусть, – ответила Ля.
– Ты останешься здесь одна, – пригрозила мама.
– И пусть.
– Значит, всё. Ухожу. – Мама повернулась к Ля спиной. – Мне такая непослушная дочка не нужна.
Ля молчала.
– Совсем не нужна! – Мама сделала ещё два неуверенных шага к двери, быстро оглянулась на дочку…
Но Ля исчезла.
– Ля, – позвала мама, – в чём дело? Ты где? Вылезай немедленно!
Никто не отозвался.
– Ля! Ля-я-я!
К маме подбежала продавщица, потом другая: вместе они бросились открывать шкафы и заглядывать под диваны. Но девочки нигде не было.
Мама нервничала, продавщицы её успокаивали. Им взялись помогать немногочисленные покупатели, в торговом зале поднялась суматоха.
– Смотреть за детьми нужно, мамаша, – выкрикнул кто-то, – это ж вам не носовые платки! Ну и родители пошли, смех один: целых детей теряют!
Сгорбленная старушка укоризненно покачала головой, проверила замочек на своей старой сумке – и тихонько вышла из магазина.
Котя.
– Боишься? – спросил папа.
Котя тряхнул головой в ушастой вязаной шапочке и глянул на папу как можно беззаботнее:
– Ничего я не боюсь, па. Просто отдыхаю.
Котя сидел на голубеньких санках-ледянках на краю крутого снежного спуска.
Папа, замотанный длинным шарфом по самые уши, стоял за его спиной.
А внизу виднелся замёрзший пруд.
Коте казалось, что пруд этот, в котором весной они с мамой пускали кораблики, сбегая по травяному склону наперегонки, теперь далеко-далеко, точно на дне глубоченной пропасти. И лететь вниз с ледяной горки очень страшно.
Нет, раньше, когда он съезжал вместе с папой, всё было хорошо, просто чудесно! Котя сам упрашивал папу: «Пошли на прудик кататься! Пошли, па! Ну пожалуйста!» Папа усаживался на санки-ледянки, Котя мигом устраивался у него на коленях – и они со свистом летели вниз. У папы – волосы дыбом, ветер обжигает уши! Здорово, весело, хочется ещё и ещё!
Большие папины руки в мохнатых рукавицах крепко держали сына, и Котя ничего не боялся. А теперь…
Теперь папа решил, что Коте пора научиться съезжать самому.
– Боишься? – опять спросил папа. – Не бойся, Кот, это только в первый раз как будто страшно, а потом – за уши не оттащишь! Вот увидишь. Ну давай, быстро! Р-раз – и уже внизу!
Рядом, оглушительно визжа, летели вниз мальчики и девочки. Одни отважно съезжали сами, другие – вместе со старшими.
В сторонке, под большой заснеженной берёзой, стояла старушка с чёрной сумкой и наблюдала за счастливыми ребятишками.
Надвигался вечер.
Снег, который совсем недавно был белым-белым, словно Котина зимняя курточка, теперь стал голубым, как санки-ледянки – и делался всё синее и синее. В окнах загорались разноцветные огоньки – точно на новогодней ёлке, которая всё ещё стояла у Коти дома, на тумбочке. Только Котина ёлка была маленькая, папе до плеча. А эта заснеженная ёлка большая-пребольшая – размером с целый городок…
– Давай, Кот, – повторил папа, – а потом сразу побежим домой, а то нам с мамой ещё заниматься надо, у нас в институте экзамен с утра. И я голодный, как сто драконов!
Котя глянул на папу, набрал полную грудь воздуху, закрыл глаза – и не двинулся с места.
– Хочешь, я тебя столкну?
Папа наклонился к санкам, но Котя крепко упёрся ладошками в лёд:
– Не-е-ет! Не надо, нет! Я сам! Я… я потом.
– Трусишка, – усмехнулся папа. – Смотри, Константин: сейчас не соберёшься – в другой раз труднее будет. Ну, едешь?
– Не еду, – расхныкался Котя, утирая нос обросшей ледяными крупинками мохнатой варежкой, – не хочу! Я устал.
– Ну и ну! Ни за что не поверю, что это мой сын. У меня, лучшего в институте пловца и футболиста, не может быть такого сына-растяпы! Не, мне подменили сына, точно! – папа удивлённо развёл руками. – Мой Кот – он смелый, он решительный. Не Кот, а настоящий тигр! А это – зайчишка-трусишка какой-то… Нет, мы так не договаривались: такой сын-бояка мне совсем не нужен.
Папа повернулся к всхлипывающему Коте своей широкой спиной, словно в самом деле не хотел иметь с ним ничего общего. А когда искоса глянул назад через плечо, сына на месте не увидел.
«Ура! Сработало! – обрадовался папа. – Молодец мой Кот!»
Он подбежал к краю спуска, чтобы сверху помахать маленькому смельчаку. Но на ледяном пруду Коти почему-то не оказалось.