– Что с тобой? – усмехнулся Вилл. – Ты ведь уверял меня, что никого из нас не боишься, даже Робина. Вот мы все здесь перед тобой, вот наш лорд, и теперь ты можешь и перед ним, и перед нами выказать свое бесстрашие.
Крепко стиснув зубы, Хьюберт не ответил. Его грудь тяжело вздымалась, он обводил глазами лица бывших друзей, товарищей и соратников. Они молча смотрели на него, и он не увидел в их глазах ничего, кроме презрения. Даже ненависти в них не было.
– До чего же ты у нас ладный парень! – насмешливо сказал Джон, стоя за спиной Робина, и скрестил руки на могучей груди. – Все тебе к лицу! И зеленый цвет наших курток, и синие сюрко с гербом Гая Гисборна.
Хьюберт долго медлил, но наконец встретился взглядом с лордом Шервуда.
– Не смотри на меня так! – прохрипел он, не в силах отвести взгляд от глаз Робина.
Сейчас, когда душа Хьюберта была настежь распахнута страхом, Робин не увидел в ней ничего, кроме темного клубящегося ужаса. Пожав плечами, Робин усмехнулся с откровенной брезгливостью.
– А как мне на тебя смотреть? – негромко спросил он, продолжая терзать Хьюберта беспощадным взглядом.
Хьюберт промолчал, пытаясь заставить себя отвернуться от Робина, но тот пресек все его попытки высвободиться.
– Расскажи нам, – предложил Статли, – расскажи, как тебе пришлось по нраву делить с нами кусок хлеба в дозоре, плащ в патрульном ночлеге и выдавать нас псам шерифа и твоего господина.
– Совсем не по нраву! – обрел голос Хьюберт и, когда Робин отпустил его взгляд, с вызовом посмотрел на Статли. – Но у меня не было выбора!
– Выбор есть всегда, малыш, – ответил Джон, скривив губы в мрачной улыбке. – Кто тебе мешал честно рассказать о том, что ратникам Гисборна удалось обезоружить тебя и захватить в плен? Рассказать, кем ты доводишься командиру дружины Гисборна и что сэр Гай предложил тебе в обмен на жизнь?
– Рассказать обо всем? Вы бы растерзали меня, едва лишь я открыл бы рот! – ответил Хьюберт, встретившись с ясными глазами Джона.
– Ты сам не веришь в то, что говоришь, – равнодушно обронил Робин. – Тебе пришлась по душе возможность поиграть и с нами, и с Гисборном. А то, что на кону были не деньги, а люди – люди, которых ты знал, и которые доверяли тебе, – лишь сильнее горячило твою кровь.
– Думай обо мне что хочешь! – с яростью возразил Хьюберт. – Меньше всего я хотел бы стать разменной монетой в твоей игре с Гаем Гисборном. А ты бы заставил меня ею стать, если бы я открыл тебе правду!
– Ты слишком дорого себя ценишь! – усмехнулся Робин. – Говоришь о разменной монете, а сам не стоишь и ломаной.
Услышав подобный отзыв о себе, Хьюберт выпрямился и устремил на лорда Шервуда ненавидящий взгляд.
– Да, я никогда не любил тебя и не боготворил, как это делает вся твоя стая! – сказал он, кивнув на стрелков. – Так почему я должен был рисковать собой ради твоего самолюбия в войне с Гисборном?
– А почему мы рисковали собой, когда ты оказывался в опасности?! – не сдержавшись, прорычал Алан. – Вспомни, как год назад Робин буквально вытащил тебя из-под мечей ноттингемских ратников!
– Ублюдок, – прошептал Дикон, отворачиваясь от бывшего друга.
Хьюберт услышал его и с усмешкой посмотрел на Дикона.
– А ведь я тебя пожалел, Дик! Ты единственный, кому я не желал причинить вред. Стоило мне изменить уловку со жребием – сделать два равных обломка, и с каким воодушевлением ты бы помчался с нами в собор! Как бы ты радовался возможности побыть с твоей незабвенной Саксонкой, пока Робина нет в лагере!
– Замолчи! – крикнул Дикон. – Лучше бы я тогда поехал и погиб, защищая ее, чем после оправдывать тебя перед Робином, не зная, кто ты на самом деле. Ты ловко использовал меня, чтобы и я подтвердил Марианне слова якобы гонца ее брата. Ты все рассчитал, но не подумал о том, что тебе придется держать ответ перед всем Шервудом и стоять перед нами так, как ты стоишь сейчас!
Лишь презрительно пожав плечами, Хьюберт посмотрел на Марианну.
– Ты тоже пришла, ведьма, посмотреть, как я умру? – сказал он, понимая, что ему уже нечего терять. – Помнишь, как ты металась по трапезной, когда брат твоего мужа запретил тебе и думать о поездке в собор? Помнишь, как дрожала, когда сэр Гай показывал тебе орудия пыток? Жаль, что он согласился с палачом и не отправил тебя на дыбу. А я уж собирался посмотреть, как ты будешь на ней рожать вашего с Робином щенка, а потом корчиться на костре!
– Хватит, – раздался негромкий, холодный голос лорда Шервуда, и Робин скользнул по Хьюберту безразличным взглядом. – Твое последнее желание?
Тот долго молчал, всем было отчетливо слышно только его тяжелое дыхание.
– Я хочу исповедоваться, – наконец сказал он.
Робин отыскал взглядом отца Тука. Священник вышел вперед из круга стрелков и подошел к Хьюберту. Окинув его с головы до ног тяжелым взглядом, отец Тук отступил на шаг и сказал как отрезал:
– Я не стану тебя исповедовать. Меня сегодня упрекали в том, что я не нарушил свой долг. Но сейчас я сам отступлю от него, и ты, подлец, умрешь без покаяния.
– Вот как! – выдохнул Хьюберт и обвел стрелков дерзким, вызывающим взглядом. – И кто же из вас, благородных воинов Шервуда, решится взять на себя обязанности палача?
Вилл, молча стоявший поодаль, услышав его вопрос, рассмеялся коротким беспощадным смешком.
– У тебя есть сомнения? – спросил он голосом, ужаснувшим Марианну.
Хьюберт недоверчиво повел глазами в сторону Вилла.
– Благородный лорд Уильям Рочестер! Ты не побрезгуешь работой палача?!
– Нет, – с прежней усмешкой ответил Вилл. – Чтобы покончить с тобой, я исполню эту грязную работу, – и он свистом подозвал коня и отцепил от седла моток крепкой веревки.
Застыв, Хьюберт не мог отвести взгляда от рук Вилла, а тот уверенно размотал веревку и быстро связал петлю. Подойдя к дереву и убедившись в его надежности, Вилл сильным взмахом перебросил веревку через крепкий сук и накинул петлю на шею Хьюберта. Тот попытался сопротивляться, но его удержал Статли.
– Вот и все, – с безжалостной улыбкой сказал Вилл, глядя в замершие глаза Хьюберта. – Будь ты весной честнее, тебе не пришлось бы так заканчивать жизнь.
Хьюберт глубоко вздохнул и обвел глазами стрелков.
– Будьте вы все прокляты! – хрипло сказал он, бросил взгляд на Робина и Марианну. – И ты вместе с твоей ведьмой! Будьте вы прокляты!
Вилл намотал на локоть веревку и потянул на себя. Ноги Хьюберта оторвались от земли, и он забился в петле. Агония была мучительной. Вилл мог бы резко дернуть веревку и сломать Хьюберту позвонки, но, намеренно или случайно, он не делал этого, продолжая удерживать Хьюберта в нескольких дюймах от земли.
Марианна закрыла глаза, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Рука Робина сжала ее руку.