Украденное счастье - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 17

Начинаю описывать свои прогулки по Берну. Около двенадцати часов на Ратушной площади собирается народ. Старики и молодежь рассаживаются на зеленые скамейки, некоторые, расстелив газету, устраиваются на каменных парапетах, расположенных вдоль ровно подстриженных газонов. Ровно в двенадцать на колокольную башню поднимается старик. Ему уже 80 лет, но он бодр, хотя, по его словам, трудно каждый день преодолевать 376 ступенек по узкой винтовой лестнице, ведущей на самый верх башни, где установлены колокола разных размеров. Каждый день в двенадцать часов, невзирая на погоду, он преодолевает эти 376 железных перекладин, чтобы доставить своим землякам и туристам радость игрой на колоколах.

Колокола причудливо звонят, образуя мелодию, которая летит над домами, над ратушей, над готическим собором, над новым и старым городом…

Читаю «Дневники» Франца Кафки. Оказывается, он и правда бывал в Лугано, в Порто Цезарио. Останавливался в гостинице «Бельведер». А как он рассуждает о Тессинском кантоне (общее население: две трети – немцы, одна треть – французы и итальянцы). Тем не менее Лугано хочет отделиться от Швейцарии, как итальянский кантон! Но немцы против. Их большинство – две трети. В префектуре, в банках, в ресторанах. Нет, в последних преобладают итальяшки. Они лучше готовят.

Но сейчас речь не об этом, а о том, что отец был прав. Похоже, Кафка действительно бывал в том домике на берегу озера, ну там, где бордель. Как он описывает жизнь проституток! В глубине переулков Милана он увидел светящуюся вывеску над борделем: «Al vero Eden». На верхнем этаже одного дома углядел (ну и глазастый!) девушку, прислонившуюся к решетке. А еще – толстуху в прозрачном платье, сквозь которое виднелся бесформенный живот «над и между расставленными ногами». А еще – женщину, фигура которой походила на памятник; она засовывала в чулок только что заработанные продажей тела деньги. Как замечательны описания заведений, в которых, несомненно, бывал Кафка: «У нас в борделях немецкие женщины на какое-то время отчуждают своих гостей от их нации, здесь это делают француженки. Возможно, тут проявляется недостаточное знание местных отношений». Еще запись: «Бегал за проститутками на Соборной площади и в галерее. Утром извинялся перед Максом за бордель».

До «Дневников» Кафки я прочитал его же «Письмо к отцу» и «Превращение». Нахожусь под сильным впечатлением. Как хотел мой отец, чтобы я прочитал эти произведения, а я тогда еще не дорос до понимания подобных фантазий полусна-полуяви… Однако о «Письме» мы бы с ним поспорили: этот поразительный документ заслуживает обязательного чтения родителями, если они хотят знать, как не надо воспитывать детей. Впрочем, отец это всегда понимал и так…

Скорее бы вечер. Мне не терпится обсудить все это с Наташей.

Наташа пытается учить меня русскому языку, но мне это дается с трудом. Хотя, должен признать, язык у них действительно уникальный, в нем каким-то непостижимым образом сочетаются резкость и мелодичность, сложность и простота. Он очень разнообразен, это чувствуется во всем, даже в географических названиях. «Петербург» звучит привычно, «Москва» – непонятно. А есть еще Самара, Курск, Орел и даже название, которое я никак не могу выговорить, – «Мценск».

Вчера мы с Наташей были в костеле Св. Иоанна и стояли там, зачарованные звуками органа, доносившимися, казалось, отовсюду: их излучали и черные пюпитры, за которыми на таких же черных скамейках, положив перед собою Евангелие, сидели прихожане, и сами скамейки, и лепные ангелы, и святая Бернадетта, скорбно опустившая глаза и скрестившая пальцы рук в каком-то экстазе, и сам Спаситель на ярко-голубой иконе…

Я ощутил удивительное душевное равновесие, готов был так и стоять здесь часами в углу костела и слушать ксендза, проповедующего на латыни.

Совсем недавно костел реставрировали. Для лепки фигур внутри собора использовали сырые яйца, дабы придать скульптурам вековую прочность. Так вот, все это время в округе нельзя было найти ни одного яйца!

Затем мы вышли на улицу. Моросил мелкий весенний дождик, и воздух был напоен ароматами наступающей весны. Правда, деревья стояли еще в девственной наготе, но кое-где почки уже набухли и даже появились первые листочки. Это придавало серому облику города живой оттенок. Но я уже знал, что Берн только тогда Берн, когда приходит осень и стоит сырая, дождливая пора.

Этот день в моей жизни стал днем возвращений. Во-первых, я вернулся домой, в Лугано, а во-вторых, после долгого перерыва возвращаюсь к ведению дневника. Последние два с небольшим года жизнь моя была слишком насыщена событиями – Наташа, наш ребенок, смерть ребенка, их отъезд… Все это было настолько бурно и тяжело, что я как-то невольно забросил дневник. И постоянно испытывал странное чувство, будто кого-то предал. Впрочем, ничего удивительного, я же дал слово отцу, что никогда не перестану вести запись своей жизни. И хотя та коричневая клеенчатая тетрадь, которую он подарил мне на двенадцатилетие, давно исписана, я бережно храню и ее, и ее последовательниц. Они были со мной в Берне, и теперь, возвратившись домой, я первым делом вынул их из чемодана и поставил на книжную полку над столом.

Свершилось! С сегодняшнего дня мы с Зигмундом официально становимся владельцами «Лугано-Прайвит– банка». Все это казавшееся бесконечным хождение по инстанциям, оформление документов, добывание ссуд, ремонт помещения и прочая волокита наконец-то закончены! Я так устал, что пока даже не испытываю ни радости, ни облегчения. Наверное, просто не могу поверить в то, что все, наконец, закончилось. Но Зигмунд говорит, что обычно так и бывает. Пройдет время, и я все осознаю. А вообще так чудно! Анрэ Орелли и Зигмунд Фляйшман – банкиры. Умереть не встать!

У нас гостят проездом родственники – Клаус и Агнесс Верфель с детьми (Клаус – сын брата отца моей матери и теток). Весь вечер расспрашивали меня о моем банке: насколько успешно идут дела? Трудно ли этим заниматься? Все ли получается так, как я задумал? Иногда вопросы ставили меня в тупик. Конечно, на деле все оказалось совсем не так легко, живо и интересно, как нам с Зигмундом казалось за бутылкой вина в первый вечер… Трудности и препятствия возникают на каждом шагу, нам обоим не хватает знаний и опыта. Иногда совершенно не знаешь, как поступить. Но все-таки нам везет. Возможно, все дело в интуиции Зигмунда. Но, так или иначе, мы еще ни разу не приняли решения, о котором пришлось бы потом пожалеть. Так что жаловаться пока не на что.

Вчера похоронили Зигмунда. Иногда мне кажется, что меня преследует какой-то злой рок… Мне еще нет тридцати, а уже довелось похоронить столько дорогих сердцу людей. Несмотря на отвратительную погоду, на кладбище собралась целая толпа. Евреи, немцы, итальянцы – все пришли проводить моего друга, сказать несколько слов о том, каким замечательным человеком он был, поддержать семью: вдову, маленьких дочерей, сестер. На бедных женщин нельзя было смотреть без слез, так они убивались по покойному…