Олли умолчал, что Бенджамину восемнадцать лет, что он живет
с подружкой, которая ждет от него ребенка.
– Ну, тогда до восьми.
Меган с улыбкой положила трубку, довольная своим поступком.
Оливер тоже, казалось, был доволен, когда спустя полчаса шел по Парк-авеню в
направлении ее дома.
Квартира Меган была на последнем этаже небольшого, изысканного
здания и имела выход на солярий. Простая служащая не могла бы позволить себе
такое жилье, однако Олли знал, что Роберт Таунсенд не только преуспевал в своем
бизнесе, но также происходил из очень респектабельной бостонской семьи, и
отпечаток этого чувствовался у Меган во всем, от макушки до пяток: в красивых
ухоженных волосах, хороших туфлях, правильной речи, дорогой блузке белого
шелка, которую вэтот вечер она надела с джинсами. Меган слегка накрасилась,
распустила волосы, Оливеру очень понравилось, как они падают на ее спину и
плечи. Теперь он понял, что эта девушка не просто хорошенькая, а по-настоящему
красивая и очень привлекательная.
Она провела его в просторную гостиную, выдержанную в белых
тонах. На бело-черном мраморном полу под огромным стеклянным столом были
небрежно брошены две шкуры зебр. Одна стена была вся зеркальная и отражала вид
из окна. В маленькой столовой стеклянный столик был накрыт для двоих. Хотя на
Меган были только джинсы и шелковая блузка, всю ее окружала атмосфера изысканности.
– Какая красота! – восхищался Олли, когда она проводила
его на террасу, вручив джин с тоником.
– Это единственный случай, когда я позволила себе
роскошь.
Отец хотел на тридцатилетие купить ей отдельный дом, но
Меган решительно отказалась. Квартира ей нравилась и была достаточно большая.
Оливер ее вполне понимал.
– Я провожу здесь большую часть времени, зарывшись в
рукописи, даже уик-энды.
Она непринужденно рассмеялась. Олли в ответ улыбнулся:
– Бывают судьбы и потяжелее.
Ему вдруг захотелось побольше узнать о Меган Таунсенд, и он
решил принять ее игру:
– А как насчет тебя? Замужем? Разведена? Многодетная
мать?
Последнее, правда, представлялось наименее вероятным. По
всему чувствовалось, что она ничем не обременена и свободна.
– Замужем не была. Детей нет. Кошек, собак, птиц не
имею. Женатых любовников тоже.
Оба рассмеялись, но Олли сразу приуныл:
– Значит, мне не на что рассчитывать?
– А ты что, возвращаешься к жене? – спросила Меган,
когда они уселись в шезлонги, изготовленные по проекту Брауна Джордана.
– Нет. – Оливер посмотрел ей прямо в глаза, но не
сказал, что еще недавно имел такое желание. – Наши жизни пошли в совсем разных
направлениях. Она теперь аспирантка Гарварда и начинающая писательница.
– Что ж, это неплохо.
– На первый взгляд. – Когда Олли с чужими говорил о
Саре, в его голосе все еще звучала горечь. – Но она бросила меня и троих детей,
чтобы туда уехать.
– Вот это скверно.
– Было – да.
– А теперь?
Меган задавала вопросы, желая его лучше узнать.
– Иногда. Но в последнее время лучше. Нельзя же все
время сердиться. – Оливер грустно улыбнулся. – Хотя я дулся довольно долго. Она
все обещала, что вернется, но теперь, думаю, эта игра уже позади. Дети
привыкают... и я тоже... – Он с улыбкой взглянул на собеседницу и, внезапно
рассмеявшись, добавил: – Однако должен тебе признаться, что это мое первое
свидание за двадцать лет, поэтому мое поведение может тебе показаться несколько
несуразным.
– Ты ни с кем не встречался с тех пор, как она тебя
бросила?
Меган была потрясена. Его жена, вероятно, была
необыкновенной женщиной. Сама она в жизни не оставалась без мужчины дольше
месяца и не выносила одиночества. Ее последний любовник покинул ее всего три
недели назад после спокойных шести месяцев, на протяжении которых он курсировал
между ее солярием и собственным домом на Пятой авеню. Меган вращалась среди
элиты, но что-то в Оливере ее заинтриговало: его глаза, его шарм и еще что-то,
подсказывавшее, что он очень одинок.
– Ты серьезно?
Олли вдруг вспомнил поклонницу женской борьбы и опять
расхохотался:
– Нет, вру... Пару месяцев назад у меня было свидание,
но очень неудачное. Оно меня почти отрезвило.
– Бог ты мой, Оливер. – Меган, смеясь, допила остатки
джина с тоником. – Так ты практически девственник.
– Можешь это так называть, – все в том же шутливом тоне
ответил Олли, а потом задумался над ее словами. У него не было близости с
женщиной семь месяцев, и он не знал, что будет, если такая возможность
представится. Может, вообще ничего и не получится? На протяжении семи месяцев
он никого не хотел, кроме Сары. И ни с кем другим не спал все предыдущие
двадцать лет. Он никогда не изменял жене, а эта девушка, похоже, привыкла
менять мужчин как перчатки. Внезапно живший в нем мальчишка захотел удрать как
можно скорее домой. Олли встал и снова пошел полюбоваться на вид с террасы, а
Меган тем временем заканчивала приготовление обещанного салата.
– Предупреждаю тебя, я готовлю из рук вон плохо. Салат
по-императорски и карпаччо – это предел моих возможностей. Ну еще разве что
пицца.
– Я весь – нетерпение. Это мои любимые блюда. Сама она
ему тоже нравилась, хотя и немного пугала. Ужинать сели в столовой. Говорили о
ее и его работе.
Олли снова почувствовал себя раскованно, а когда Меган
наконец спросила о его детях, он постарался их описать.
– Они тяжело пережили уход матери, я, впрочем, тоже. Но
теперь ребята, кажется, приходят в себя.
Что, конечно, не касалось Бенджамина и катастрофы, которую
он учинил вместе с Сандрой.
– Ну а ты? Как теперь твое самочувствие?
После нескольких глотков хорошего французского вина Меган,
похоже, стала деликатнее, да и Олли тоже расслабился. Они очень мило беседовали
о жизни за нехитрым ужином.
– Не знаю. Я больше об этом не думаю. Я просто занят
работой и детьми, и мне некогда копаться в своих ощущениях. Может, это и
хороший симптом.
– Ты по ней по-прежнему тоскуешь?
– Конечно. Странно было бы, если б я не тосковал. Мы
прожили в браке восемнадцать лет, а до того четыре года встречались. Для любого
это большой период. Для меня – половина жизни.
– Тебе сорок четыре?
Она улыбнулась, а Олли кивнул.
– Я думала, тебе лет тридцать девять.
– А я думаю, что тебе двадцать пять.
– Мне тридцать. Оба рассмеялись.
– Ну и как ты это воспринимаешь? Так ли это ужасно, как
говорят? Сара была в отчаянии, когда ей исполнилось тридцать, ей казалось, что
вся жизнь позади. А что уж говорить о тридцати девяти... сорока... сорока
одном. Мне кажется, это ей все время не давало покоя. Она была впанике, что
по-настоящему состарится, так ничего и не достигнув, и поэтому сбежала. Но
дело-то в том, что достигла она многого, по крайней мере я так считаю. Сара
считала иначе.