Мать в первое время не верила своему счастью. Мишка не рассказывал ей всего, но даже поведанного хватило, чтобы она первые дни по возвращении сына плакала, вспоминая о его лишениях. Иногда, когда парень засыпал, мать просто тихо сидела у его кровати и смотрела на сына. Мишке казалось, что мама сильно постарела за время его отсутствия. Разве мог он, бездетный, понять, сколько всего перетерпело материнское сердце?
Рассказы об их приключениях ходили слушать всей деревней. Пацанята первое время не давали парням проходу, тормошили, выспрашивали, и часто на рыбалке у костра не было от них отбою. Осталась боль в людских сердцах о погибших в Комсомольске односельчанах. Вытирая слезы, завидовали Михею те, кто потерял близких. А потом улеглось, подзабылось. Затянули снова людей повседневные заботы, и только в тех домах, куда не вернулись мужья, матери и сыновья, навсегда поселилась мрачная тоска.
Леху с радостью приняли в Мишкином доме. За год он поправился и теперь не выглядел болезненно худым. Поселившись на новом месте, он работал наравне со всеми, и родные Михея быстро привыкли и полюбили нового друга сына. Эстет даже успел приглянуться соседской Наташке – такой же рыжей и худой девке, и теперь они подолгу пропадали где-то вечерами, после трудовых дней. Мишка смотрел на парочку с улыбкой, но в душе был рад за друга.
Иногда, засыпая, глядя в низкий потолок деревенского дома, он вспоминал прошлогоднее путешествие. Парень лежал и смотрел, как при свете лампады бабка выводила простым карандашом на старой тетради молитву, чтобы не забыть. И как притуплялся ее карандаш, притуплялись и воспоминания о былом. Забывалось плохое, но оставалось яркими стежками на полотне памяти доброе, хорошее.
В простом житейском счастье всегда есть капелька грусти. Чтобы не забылся человек, чтобы помнил, что ему есть что терять, и оттого сильнее ценил то, что имеет. И в такие минуты грусти вспоминал Михей и Таську с Батей, и Ромку, и отца. Но жизнь раскладывает все по-своему. И грусть потихоньку отходила. Сердце умеет излечивать себя само, ему нужно только время. А еще нужно уметь простить и отпустить.
За минувшее путешествие Михей многое понял для себя. Осознал, каким глупым он был когда-то и чего мог бы потерять. Гонит судьба человека по земле, подстегивает сердце невнятной тоской. Все думается ему, что где-то там, за горизонтом, в новом краю все по-новому будет. И идет человек. Много дорог истопчет, много маленьких жизней изживет тут и там. А на самом деле по кругу ходит, и на закате жизни хочется ему туда прийти, откуда все начиналось.
Парни сидели и тихо болтали, отдыхая от работы. А вокруг жил тихой и спокойной жизнью их маленький мир. Вовсю цвела осень, раздевала бесстыдно рощи, сдирая одежды с берез. В этом году бабье лето и правда походило на настоящий июль, и только акварели осени напоминали о том, что холода не за горами.
– Леха, соскучился я что-то по приключениям. А может, махнем куда-нибудь, а? – улыбнулся Михей и с треском опустил колун на полено. – Еще попутешествуем, посмотрим страну. Не хочешь?
Эстет вытаращил глаза и с таким серьезным видом уставился на товарища, что Мишка не выдержал и захохотал:
– Шучу, блин. Наприключался я, хватит уже с меня.
– А я уж решил, что тебя опять понесло, – облегченно выдохнул Леха. – Нет уж. Если надумаешь – то без меня. Мне и тут хорошо.
Парни часто обсуждали, что же случится с зараженными и мертвыми землями в будущем. Эстет, как обычно, любил пофилософствовать. Он все же взялся за писанину, иногда перед сном удалялся на веранду, где со старой ручкой корпел над бумагой. Михей в его творческие дела не лез – отводит парень душу, и пускай.
– Злые сами собой перегрызутся, добрые наплодятся. И заживем как раньше, – говорил Леха. И Михей знал, что товарищ прав. Что именно так все и будет. И, глядя весной на зеленеющие поля и леса, Мишка лелеял в душе надежду, что и вся земля когда-нибудь так же возродится и преобразится после долгой зимы.
Иногда к ним в гости наведывался Мороз, который основательно поселился в Джогино у одной вдовы и уже успел заделать ей ребенка. Бывшие путешественники за стопкой крепенькой вспоминали минувшие приключения.
– А я «Цикаду» разобрал, – как-то раз ляпнул Евгений, уже порядком захмелевший.
– Да ты чего, рехнулся? – подскочил Михей. – Как так-то? А вдруг пригодится, вдруг – лететь куда?
– Куда лететь-то? – серьезно глянул на него Мороз. – Все, отлетались. К земле я прилип, Мишань. Не хочу отсюда никуда.
И Мишка махнул рукой, в душе понимая, зачем Женька сделал это. И разговоры перешли на обыденное, житейское. Не нужно им было никуда лететь. Все самое дорогое, важное и бесценное собрала жизнь здесь, на маленьком клочке земли.
На соседний огород вышел дядя Ваня и присел на старую скамью у изгороди. При виде него тупая игла кольнула Михея под ребрами. За год Ромкин отец сильно постарел и сгорбился. Тогда, по возвращении, Мишка рассказал мужчине все начистоту. Он думал, что его будут ненавидеть, но старик принял все мужественно. Иногда, перебрав, он заходил к Мишке и тихо просил рассказать еще раз, как все случилось. Каждый такой рассказ давался парню с трудом, но он все понимал. После смерти Ромки у мужчины не осталось никого, и воспоминания о сыне стали его единственной отрадой.
Михей вздохнул и отвернулся. Сентябрьское солнце ослепило его, и парень долго щурился. Скрипнула дверь, и на крыльце показалась бабушка со старой кастрюлей. Дружок вильнул хвостом и понесся, учуяв запах еды. Старуха вывалила собачье варево в миску и позвала парней.
– Миша, Леша, пойдемте обедать.
Михей встал и потянулся, разминая мышцы. Хлопнул товарища по плечу:
– Пойдем, Леха, щей похлебаем, что ли. Работа – не волк.
Они ушли в дом, и только дядя Ваня остался сидеть на старой скамье. Он запрокинул голову, закрыл глаза, а солнце целовало усталое лицо и морщинистый лоб мужчины. Не так много осталось старику радости в этой жизни, искалечившей его, лишившей самого дорогого. Но сейчас тревога и грустные мысли ушли. Старик думал о чем-то своем, подставив лицо теплым лучам.
Бойко затрещала за изгородью сорока. Дядя Ваня встрепенулся и встал, глядя за огород с надеждой. Но не было там никого, только легкий ветерок шевелил ветви смородины. Старик тихо вздохнул. Иногда в деревню забредали нищие и путники. Просили еды и ночлега, и снова судьба-непоседа вела их дальше, по просторам необъятной родины. И в каждом таком бродяге дядя Ваня мечтал однажды увидеть своего чудом спасшегося сына.
Старик смотрел на позолоченную солнцем тропку, уходящую через огороды к полю и дальше – к лесу. Год назад по ней вернулись домой Мишка со своим новым товарищем. Дядя Ваня помнил, как потерявшая сына соседка каждый вечер стояла на задворках и смотрела вдаль. Она просто верила – и дождалась. И старик так же верил, несмотря ни на что.
Ведь человек живет, пока жива надежда.
Дядя Ваня точно знал – чудеса иногда случаются. И где-то там, за далекими горами и лесами идет незнакомыми тропами сквозь беды и лишения его самый родной человек.