Мой драгоценный кот - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Полянская cтр.№ 21

– О, тогда мне точно стоит взять венский шницель и попробовать тебя победить, – засмеялась Тася, но взяла она в итоге салат и суп, а также потом решила подумать о десертах. Дождавшись, пока официант примет заказ, Алексей произнес:

– Послушай, я понимаю, что ты оказала мне честь, доверившись и ни о чем не спрашивая. Я еще раз хочу тебя заверить, что тебе не будет причинено никакого ущерба, и несмотря на то что ты наверняка хочешь узнать, в чем дело, я…

– Послушай и ты, – прервала его Тася. – Вот теперь ты совершенно зря оправдываешься. Зачем? Мы же обо всем договорились.

Алексей, прищурившись, смотрел на нее.

– Неужели ты вообще лишена женского любопытства или мне просто так повезло?

Тася пожала плечами.

– Я не лезу не в свое дело, когда понимаю, что лезть в него не следует.

– А, значит, все-таки иногда лазишь, – поддразнил он ее.

– Бывает, – вздохнула она и помрачнела. Ей вспомнился тот самый последний раз, когда она полезла не в свое дело, услышала то, чего не должна была слышать. Или все-таки должна? Все-таки скорее да, чем нет.

– Ну вот, ты погрустнела, – задумчиво сказал Алексей. – Вспомнила что-то неприятное?

– Возможно, – произнесла Тася и испытующе посмотрела на него. – Что ты там говорил об эффекте попутчика?

– Эффект попутчика? Да, рассказать человеку, с которым больше никогда не встретишься, то, что тебя мучает, поговорить о своих проблемах, возможно, услышать какой-то совет, если ты захочешь его принять. И потом никогда больше…

– То есть ты хочешь сказать, что мы с тобой больше никогда не увидимся? – не удержалась от вопроса Тася.

Алексей помолчал, потом сказал:

– Я не знаю. Я бы очень хотел увидеть тебя снова, но я не могу тебе ничего обещать, понимаешь? Я боюсь тебе что-нибудь обещать. Я ненавижу нарушать обещания.

– Я понимаю, – тихо ответила Тася. – В любом случае, эффект попутчика… я подумала, пожалуй, если ты не против…

– Я не против, – быстро сказал он. – Я ведь сам предложил.

– Хорошо. Только давай поедим сначала, а? В животе урчит.

Они набросились на принесенные блюда, как голодные варвары. Тася с трудом заставляла себя есть культурно, ножом и вилкой, однако ей все время хотелось закидать в рот побольше еды – так, чтобы почти было не прожевать, – и застонать от наслаждения. Кухня в ресторанчике оказалась очень вкусной, и поэтому некоторое время был слышен только стук вилок. Тася не торопилась, а Алексей ее не подталкивал. Они спокойно доели основные блюда, еще раз изучили меню, и Тася остановилась на огромном мороженом, посыпанном орешками и политом шоколадным и карамельным соусом. Ей очень нравились карамель и орешки, а мороженое всегда поднимало настроение. Еще Бриджит Джонс говорила, что это универсальное средство в любых стрессовых ситуациях. Ситуация была стрессовая – ох какая стрессовая!

Принесли десерты и кофе. Тася откинулась на спинку дивана и на некоторое время закрыла глаза. Перед ними тут же начали мельтешить цветные пятна: сочные, пахнущие кто розами, кто лавандой, а кто и вовсе орешками. Этот танец завораживал, даже почти усыплял, и когда он достиг, по Тасиным меркам, совершенства, она открыла глаза и негромко произнесла:

– Я любила рисовать.

– Я любила рисовать, – сказала Тася.

Алексей напрягся. Он почувствовал, что сейчас услышит нечто, что, возможно, ему бы не хотелось слышать. Однако и отказаться от этого он не мог, смотрел на нее – и не мог.

– У меня была не самая благополучная семья. Нет, мои родители не пили, не употребляли наркотики, они просто жили и воспитывали меня в очень стесненных условиях. И возможно, поэтому они экономили на всем. Мне покупалась самая дешевая одежда, в старших классах телефончик у меня был самый простой. Ты не подумай, что мне это было очень важно, – поспешно сказала она Алексею. – Я старалась понимать своих родителей. Хотя они мне ничего никогда не объясняли. И в школе меня не дразнили. Класс у нас был неплохой. Но вот что касается рисования… – она прикусила губу. – Я начала это делать, когда мне было лет пять. Вдруг увидела, как цвета со мной разговаривают, и мне очень захотелось поговорить с ними в ответ. Как правильно беседовать с цветами, я не знала, однако у меня были плохонькие цветные карандаши и несколько листов бумаги из детсадовского альбома. И я села и стала рисовать так, как мне говорили цвета… а потом туда добавились формы и цифры. Мама с папой не понимали, зачем я это делаю. Причем я изводила альбом за альбомом. В конце концов мама не выдержала и сказала, что деньги они не печатают, поэтому поддерживать мое увлечение не будут. Ну, она как-то по-другому сказала, но суть от этого не меняется. Я в школе выпрашивала у друзей любую бумажку, чтобы на ней порисовать. Родители твердили, что я занимаюсь ерундой, да и мои рисунки – они не классические, понимаешь… Однажды я нарисовала Офелию, нам Шекспира задали как внеклассное чтение, и отнесла на конкурс. Там мамина знакомая была в жюри… Мама меня долго ругала. Сказала, это позор и моя работа ничего не выиграла… Ну, я и отступилась. После того как я закончила школу и пошла в институт на специальность, которую мне выбрали мама с папой, потому что там я точно проходила на бюджетное место, мне тут же пришлось идти работать. Ведь мне требовалось обеспечивать себя и помогать родителям – они на этом настаивали.

Тася перевела дух.

– Я некоторое время жила с ними, потом начала снимать квартиру – напополам с подружкой, но все-таки это была свобода. Я выцарапывала деньги из своего скудного бюджета и рисовала, рисовала, рисовала. Но мне казалось, что ничего путного у меня не получается. Я смотрела кучу уроков на Ютубе, пыталась изобразить все так, как учили гуру, смотрела блоги различных дизайнеров, и все время мне казалось, что я недостаточно хороша. Я не знаю, почему так. Возможно, потому, что мне все детство это твердили родители, но, согласись, несправедливо сваливать все на них? У меня есть своя голова на плечах. А голова эта мне говорила, что я недостаточно умела для того чтобы делиться своим творчеством с другими. Поэтому рисовала я в стол. И так как образование мое с творчеством не было связано совершенно, у меня оставалось не так много времени на рисунки. Вот я их и забрасывала периодически, хотя цвета по-прежнему со мной говорили. Особенно если я долго к ним не прикасалась, они становились все ярче и настойчивее. Иногда мне казалось, будто цифры имеют цвет.

– Мне кажется, по-научному это называется «синестезия», – произнес Алексей негромко.

– Да, да, это она и есть, возможно, – Тася потеребила ухо, – но я не задумывалась о том, как она называется. Мне просто хотелось выговориться, выговориться на бумаге. Когда мне удалось купить компьютер, я установила там графические программы и начала рисовать в них. Но по-прежнему не решалась выкладывать.

Она криво улыбнулась.

– А потом появился Игорь. И я влюбилась без памяти, цвета словно сошли с ума. Они теперь рассказывали мне совершенно другое, это было так прекрасно. Игорь тоже был студентом, и мы переехали вдвоем на другую съемную квартиру, жалкую, маленькую. Жили на какие-то совершенно смешные деньги, но были счастливы… А потом умерла моя бабушка со стороны отца и завещала свою квартиру в Бутово мне. Родители пришли в ярость, они-то думали, что эта двушка достанется им. Но я решила, что единственный раз в жизни я могу настоять на своем. Бабушка хотела оставить ее именно мне, она очень меня любила. Мне требовалось свое пространство, свой дом, и мы переехали туда вместе с Игорем. Я обставляла его как могла, улучшала, нашла работу, потом вторую работу. Игорь же находился в творческом поиске. Он музыкант, – пояснила Тася, словно извиняясь. – Он играл в группе, они выступали по клубам, и заработки его были в основном за счет этих гонораров. Игорь писал музыку и говорил, что скоро станет знаменитым. Я считала его гораздо успешнее себя. Институт он бросил, а для того чтобы найти постоянную работу, ему не хватало ни упрямства, ни желания. Поэтому я старалась обеспечить нашу маленькую семью, ведь я могла. Работала, брала дополнительные смены. В прошлом году мы поженились и даже на свадебный отпуск накопили – съездили в Болгарию. В общем, так и жили. А потом… потом я решила… – она умолкла.