Магия отступника - читать онлайн книгу. Автор: Робин Хобб cтр.№ 156

Впрочем, бессмысленно гадать, что во мне есть, а чего нет. У меня осталось только это «я». Вопрос в том, как я им воспользуюсь.

Я прошел мимо своего дерева с влажной кучкой разлагающейся плоти у корней. Она уже почти не воняла. Вокруг жужжало несколько мух, но у меня не было ни малейшего желания подходить ближе и рассматривать червей, превращающих мое бывшее тело в компост. Мстительный человек, подумал я, ободрал бы с дерева кольцо коры. У меня не было ни ножа, ни подходящего инструмента, но более того, я и не испытывал желания так поступить. Такая месть не доставит мне радости.

И все же я подошел к дереву Лисаны. К нему с весной тоже пришли новые силы. Оно заметно выросло, покрылось глянцевитой зеленой листвой, и в его молодых веточках бурлили свежие соки. Я робко потянулся и приложил ладонь к коре. Я ждал. Ощущалось оно как дерево. Ничего больше. Никакого отклика. Вдруг память кольнула меня, и я отдернул руку. Но крохотные корешки и не пытались высосать питательные вещества из моего тела. Возможно, дерево было слишком увлечено плодородной почвой и светом теплого весеннего солнца.

— Лисана? — позвал я вслух.

Не знаю, на какой ответ я надеялся, но услышал лишь тишину. Я прошел вдоль рухнувшего ствола туда, где широкая полоса коры все еще соединяла его с пнем. Сажа по-прежнему пятнала его с одной стороны, но пепел и угли от костра Эпини скрылись под весенней травой. Я смотрел на лежащий на земле ствол, туда, где она и мое другое «я» приветственно протягивали руки к свету дня. Я вздохнул.

— Вы оба обрели желаемое. Не думаю, что кого-то из вас волнует, что вы оставили меня скитаться по миру призраком.

Ветерок взъерошил кроны Лисаны и мальчика-солдата, и они зарябили в солнечных лучах. Темно-зеленая, сверкающая здоровьем листва. Такие красивые деревья. На миг меня кольнула отточенная ненавистью зависть. Но это быстро прошло.

— Что бы это для вас ни значило, но я желаю вам счастья. Надеюсь, вы будете жить столетиями. И пусть память о моей семье живет вместе с вами.

Слезы обожгли мне глаза. Глупые слезы. У деревьев нет причин меня слушать или обращать на меня внимание. Они живы и растут. А я больше похож на старый пень Лисаны. Я посмотрел на потемневшую и ржавую саблю каваллы, все еще заклиненную в его древесине, бездумно взялся за рукоять и резко дернул. Она не высвободилась — проржавевший клинок со щелчком переломился. Я взглянул на рукоять и короткий, изъеденный непогодой кусок лезвия. Что ж, теперь у меня есть оружие, хоть какое-то. Весьма подходящее — половина проржавевшего клинка для половины сокрушенного человека.

Я как раз отпиливал зазубренным лезвием край плаща, чтобы сделать для сабли грубую перевязь, когда вдруг осознал, что держу в руке холодное железо без малейших неприятных ощущений. Удивляться тут было нечему, но я все же удивился. По кратком размышлении я решил, что не представляю, как к этому относиться, и вернулся к прерванной работе. Отделив полосу, я бросил осторожничать и накинулся на плащ, обрезав ткань до меньшего прямоугольника, а затем проделав посередине дыру для головы. В итоге я обзавелся своего рода накидкой, открытой с обеих сторон, но прихваченной поясом. На втором кушаке висел мой заржавленный клинок. Это новое одеяние куда больше подходило для теплого весеннего дня. Скатав обрезки плаща, я ушел с холма Лисаны. Я не прощался. Я решил, что больше не отношусь к людям, склонным разговаривать с деревьями.

Оставалось лишь выяснить, к каким людям я теперь отношусь.

К тому времени, как я добрался до лагеря строителей у конца дороги, уже смеркалось. В запруженном ручье у обочины квакали лягушки, в ушах назойливо жужжали комары. Я взобрался на недостроенное дорожное полотно и, щурясь в полумраке, огляделся вокруг. Все было не так.

Длинные усики ползучей черной малины отважно взобрались и расположились на прогретой солнцем дороге. И никакие колеса их не примяли. В колеях пробивалась трава. Еще совсем короткая, молоденькая, но она не смогла бы вырасти здесь, если бы работы продолжались. Когда я направился к потемневшим навесам для инструментов, все мои чувства звенели от ощущения неправильности. Я не заметил ни единого фонаря сторожа. Не пахло ни кострами, ни едой. Куча навоза, в которую я случайно наступил, оказалась старой и затвердевшей. Все говорило о том, что строительство заброшено недели, если не месяцы назад.

Но когда я в последний раз заглядывал в эту долину с Лисаной, я видел дым и слышал стук топоров. Сколько же времени минуло с тех пор, как я «умер»? И что заставило гернийцев прекратить работы на Королевском тракте? Неужели Кинроув придумал новый действенный танец, чтобы их сдерживать? Но если он по-прежнему льет с гор уныние и страх, почему их не ощущаю я? Во мне определенно не осталось собственной магии; значит, у меня не должно быть и невосприимчивости к его танцу.

Я повернулся и посмотрел на темнеющие вдали горы. Я еще помнил, сколько пота пролил Геттис, чтобы преодолеть их. Усилием воли я заставил себя открыться и прислушаться к своим ощущениям. Но, даже попытавшись уловить магию, которую мог бы использовать Кинроув, я ничего не почувствовал. В лесу стоял приятный весенний вечер. Не накатывало ни страха, ни отчаяния, но тем не менее работы на Королевском тракте были прекращены. Значит, то, что я сделал, подействовало. Но что же это была за магия?

Я представил Геттис, полный убитых во сне людей, и содрогнулся. Нет. Я бы обязательно почувствовал, если бы стал частью такой смертоносной магии. Разве нет? Или их всех выгнал прочь мой танец? Не остался ли я последним гернийцем у подножия Рубежных гор?

Быстро темнело. Лягушки продолжали квакать, изредка раздавался низкий рев лягушки-быка. До меня добрались комары и мошка, а мое облачение не слишком-то от них защищало. Я накинул обрезки плаща на голову и плечи и осторожно двинулся к навесам.

С тех пор как я в последний раз здесь побывал, многое изменилось. Обугленные развалины строений, взорванных Эпини, полностью убрали. В меркнущем свете я вошел под один из сменивших их навесов. И кваканье лягушек, и неумолчный стрекот насекомых внезапно оборвались, когда я закашлялся. Это окончательно убедило меня, что поблизости нет других людей. Двери отсутствовали — все постройки были временными, сооруженными наскоро, чтобы дать рабочим во время отдыха хоть какое-то укрытие и защитить инструменты от непогоды. В основном они представляли собой пару грубых стен и крышу сверху. Тот навес, под который я вошел, оказался пуст. Даже в сумерках я смог это заметить.

Здесь должна была храниться запасная упряжь и инструменты, но стены были голыми, из них торчало лишь несколько гвоздей, и одинокий истертый ремешок свисал с крюка. Посредине помещения был устроен очаг, где в холодные дни люди могли согреться или вскипятить воды для чая или кофе. Пепел в нем давно остыл и отсырел — огонь не разжигали вот уже много дней.

Под следующим навесом, куда я заглянул, я увидел все то же самое. Никаких телег или скребков, никакого оборудования для работ. Попадались лишь брошенные инструменты, сломанные или слишком изношенные, чтобы их стоило забирать с собой. Теперь я двигался увереннее, не опасаясь сторожей, просто высматривая, что тут можно подобрать полезного.