Вазкор, сын Вазкора - читать онлайн книгу. Автор: Танит Ли cтр.№ 11

Я убил в сражениях столько мужчин, что потерял уже счет. Магическим ритуальным числом в крарлах было сорок. Считалось, что это число умиротворит любых духов. Сказать, что ты убил сорок мужчин, значило сказать, что ты положил легион. Итак, Тувек-Нар-Эттук, убийца сорока, хозяин трех женщин, производитель тринадцати сыновей, был существом, которого приветствовали мужчины, существом, на которого упорно смотрели женщины, существом, от которого воины бежали или на которого нападали с копьями. Внутри этого существа был я. Если поместить леопарда в клетку и закрыть ее от света, никогда не узнаешь, что леопард там. Он будет спать, тосковать и умрет. Так же было и со мной, только я не подозревал этого: зверь в завешенной клетке, спящий, полумертвый и немой.

Эттук старел, серел и седел, но был еще крепок и рад воевать. От пьянства у него было огромное пузо; его нужно было поддерживать, чтобы посадить в седло, и очень часто маленькие лошади падали под ним замертво после дневной скачки. Возраст не мешал ему заниматься и другой ездой. Он не взял ни одной новой жены, но у него была пара потаскушек, к которым он ходил теперь чаще, чем к Тафре. Я понимал, что это пугает ее, она боится, что будет отвергнута. Она прилагала усилия, чтобы вернуть его. Во время летних и зимних перемирий следопыты моуи часто приходили прямо в крарл и стояли у палатки Тафры, предлагая на обмен изысканности древних городов: духи, благовония, даже порошки для поддержания крови. Время от времени ее бледная рука, тяжело увешанная кольцами и браслетами — знаками прежнего вожделения Эттука, раздвигала полог палатки и показывала на ту или иную вещь, которую она возьмет.

Я хотел сказать ей: пусть он уходит, тем лучше. У меня есть палатка, богатство, я могу позаботиться о тебе. Но слова почему-то не шли. Мне было неловко говорить о его спаривании с ней. Кроме того, она нервничала и из-за меня, наследника Эттука.

Я начал думать о смерти Эттука, о времени, когда я должен стать во главе племени. Странно, что я не думал об этом раньше. Но титул и крарл стоили так мало, что вряд ли мне даже снилось, что я хочу или тайно желаю их. В действительности мои мысли об этом были отрывочными и беспорядочными. Крарл боялся меня в сражении, но не любил меня. Если бы у них был предлог, они бы могли прикончить выскочку-чужака, и с радостью. Мне нужно было бы действовать с такой исключительной хитростью в деле устранения Эттука (который им вполне нравился, будучи точно таким, как они), что я сомневался в возможности осуществления какого-либо плана. Временами на протяжении тех лет, которые прошли со дня моей битвы с четырьмя смельчаками, я чувствовал, как ненависть Эттука горячим ветром обжигала мне спину. Будучи тугодумом и глупцом, расположенным больше к увеселениям, чем к мыслительной деятельности, он тоже не имел реального плана относительно того, как избавиться от меня. Ему тоже понадобилась бы хитрость, ибо по видимости я был ему хорошим сыном, всегда учтивым, всегда присоединялся к его решению во всех соглашениях и маленьких сонетах, происходивших иногда между крарлами, всегда делал ему подарки из своих трофеев. Нет, ему нельзя было просто так повалить меня у них на глазах. Без сомнения он надеялся, что сражения сделают это за него, потому что я действовал в бою как безумец, но удача не покидала меня.

Зима моего девятнадцатилетия была очень плохая, худшая на моей памяти. На протяжении многих дней снег сыпался густым занавесом, а потом замерз, как белое железо. Горные волки рыскали тощими стаями. Они приходили в лагерь по ночами через щели в частоколе, невзирая на копья и костры, истекая слюной от запаха человека. Другой добычи не было. Перемирия тоже были нарушены. В месяц Серого Пса пятьдесят скойана напали на крарл Эттука черной ночью. Они взяли стадо коз и несколько лошадей (к тому времени мы начали есть лошадей) и угнали их за остроконечные хребты. К рассвету они были уже за три долины от нас. Эттук дал мне двадцать человек, к ним присоединились еще некоторые из соседних крарлов дагкта, которым скойана тоже нанесли визит, и мы настигли их. Мы бились в узкой балке, с трех сторон окруженной горными хребтами, теснившими нас друг к другу. Белая земля вскоре окрасилась кровью, и наутро вдоль границ лагеря дагкта было выставлено порядка сорока красных голов с татуировкой скойана в знак предупреждения другим с подобными намерениями.

Моуи тоже иногда грабили нас, но чаще они вели меновую торговлю. В ту зиму серебряные цепочки и железные городские кинжалы шли за козью ногу или половину конской печени. Мы кое-что слышали также об их городских друзьях, всадниках на горных перевалах в глубоком снегу, сверкавших драгоценностями, изголодавшихся, как и племена, но никто не знал, зачем они там — за мясом, рабами или просто сошли с ума.

Погода не переменилась ни в месяц Черного Пса, как это обычно бывало, ни в месяц Кнута, когда должны были задуть ветры и пройти первые дожди. Некоторые старики принялись рассказывать, что уже была такая зима, когда они были воинами, и что это был год катастроф и разочарований. Но старики вечно крутят эту шарманку. Лето было жарче, зима холоднее в пору их силы, а воздух напоен героическими событиями и чудесами.

Жрецы, Сил тоже, поднялись в какую-то горную пещеру и в течение трех дней завывали и били в гонги. А много нам это дало?

Никакой охоты не было на протяжении всей цепи долин. Дети падали и умирали, и племена выбрасывали всех младенцев женского пола, родившихся в палатках. В это неудачное время Асуа родила четвертую девочку. Несмотря на свою слабость, моя жена колотила меня кулаками, когда я достал ребенка из корзины.

— Тихо, — сказал я. — Это закон. Твои отпрыски все равно умирают.

— Эта будет жить, — закричала она. — Клянусь, она будет жить. Она вырастет красивой и принесет тебе честь в замужестве, о, Тувек, не отбирай ее у меня!

Я посмотрел на ее лицо, залитое слезами и бледное, как творог. Она была хорошенькой когда-то, но рождение детей, их смерть, и печаль, и голод изменили ее. Мне стало жаль ее, бедняжку, у нее ничего больше не было. Ребенок все равно умрет, как я сказал, и, кроме того, к черту их законы; я сам себе хозяин.

— Ладно, — сказал я, — сохрани ее.

Два дня спустя по горам пронеслись ветры, но без дождя. Мощные порывы взметали лед и сваливали в кучи вокруг всего, что стояло. Вскоре огромные лавины понеслись по высоким склонам на север; они гремели день и ночь. Однажды утром буря стихла, и я подстрелил пару костлявых зайцев, промышлявших среди деревьев. Ребра у них торчали, как и у людей, но я был рад заполучить и это.

Я намеревался оставить одного зайца в палатке Тафры. Съедобные подношения Эттука стали теперь скуднее, так как ему надо было поддерживать пухлость своих двух шлюх. Но когда я пришел туда, ее не было. Как обычно, какая-то женщина бездельничала поблизости, присматривая за огнем в углублении.

— Где моя мать?

— Она ушла к Котте, — сказала женщина.

Меня это обеспокоило, так как, хотя Котта и моя мать часто бывали вместе, женщины ходили в палатку Котты только когда нуждались в помощи или болели.

Я отдал зайцев женщине, чтобы она ошкурила и очистила их, сказал, что ее ждет, если она украдет хоть часть из них, а потом направился по тоннелям к жилищу Котлы.