– В Женеве все прошло хорошо? – спросила она.
– Да, – кивнул Лев.
Но по тому, как он отвел взгляд, она поняла, что он не говорит всей правды. И решила копнуть поглубже:
– Ты сказал, что у тебя была встреча в банке.
– Ну да.
– С клиентами?
– С Макером. Он хотел меня видеть.
– Макер? Зачем?
– Попросил меня не увольняться. Он говорит, что мой уход дестабилизирует работу банка. Он предложил мне заняться филиалом в Афинах и управлять активами дистанционно.
– Ты, надеюсь, отказался?
– Мне пришлось согласиться.
Это была их первая размолвка на Корфу. Анастасия кричала, что он обещал ей уйти из банка, Лев возражал, что все останется по‐прежнему, он может работать из Афин.
– Мы переехали на Корфу, чтобы жить вместе, – напомнила ему Анастасия.
– А мы и живем вместе! И ничего не изменится. Раз в неделю я буду летать в Афины.
– Мне почему‐то кажется, что ты не хочешь уходить из Эвезнер-банка!
– Я не хочу вызывать подозрения.
– Подозрения? Какие подозрения?
Он ответил уклончиво:
– Я хочу, чтобы нам жилось спокойно. И беззаботно.
– Если хочешь, чтобы нам жилось спокойно, увольняйся! Уж как‐нибудь банк без тебя обойдется.
– Легко сказать.
– Лев, иногда у меня возникает ощущение, что ты от меня что‐то скрываешь.
Он засмеялся, как будто она сморозила ужасную глупость.
– Ничего я не скрываю, скажешь тоже! Да и что мне от тебя скрывать? Просто я вынужден много работать.
– У тебя достаточно денег, чтобы вообще не работать.
– Значит, это я от тебя и скрываю. Я, наверное, куда менее богат, чем ты полагаешь.
Он подлил им вина, чтобы разрядить обстановку. Анастасия знала, что он лжет. Не в его правилах было говорить о деньгах.
– Не ты ли круглый год жил в люксе фешенебельного отеля в Женеве?
– Апартаменты в “Берге” ничто по сравнению с содержанием этого дома, прислуги и оплатой твоих нарядов…
– Лев, – перебила его она, – все это меня не волнует! Мне плевать на деньги, я всегда это говорила. Живи мы в пастушьей хижине, без гроша в кармане, я бы слова не сказала. Да и потом, если потребуется, я пойду работать. Наймусь в какой‐нибудь местный бутик. И буду счастлива.
Лев громко расхохотался, сделав вид, что его страшно развеселила эта идея. Он встал из‐за стола, взял Анастасию за руку и вывел на террасу. В теплой весенней ночи слышен был только плеск моря и стрекот цикад. Вдалеке мерцали городские огни. Вид был фантастический. Он обнял ее, и ей снова стало хорошо. Пока она не проснулась на рассвете.
Анастасия в задумчивости лежала в ванне. Почему Льву никак не удается окончательно порвать с Женевой? Наверняка он ей врет. Наверняка что‐то от нее скрывает.
Лейтенант Сагамор спал плохо. Он внезапно проснулся на рассвете. Сначала обрадовался, что можно пока не вставать – ему оставалось еще добрых два часа сна. Но он провалялся в постели минут пятнадцать, уставившись в потолок, и осторожно покинул супружеское ложе.
В темной кухне он сварил себе кофе и выпил его у окна, глядя на безлюдную улицу. Это дело не давало ему покоя. Он думал об их разговоре с Кристиной накануне вечером. Несмотря на все его доказательства, она сказала:
– Я не верю, что Жан-Бенедикт Хансен и Тарногол – одно лицо.
Сагамор поразился такому выводу.
– Ну почему же, сама посуди, анализ ДНК волос, оставшихся внутри силиконовой маски, указывает на Хансена, особняк Тарногола принадлежит Хансену, найденные там вещи принадлежат Хансену, завтрак из икры, яиц и водки заказал в номер Хансен. Тебе мало?
– Звучит убедительно, – согласилась Кристина, – но каким образом тогда Жан-Бенедикта видели в обществе Тарногола, если он сам в него перевоплощался?
– Ты их часто наблюдала вместе? – спросил Сагамор.
Кристина задумалась.
– Вообще‐то нет, – вдруг разволновалась она, – лично я никогда их вместе не замечала… кроме того субботнего вечера во время корпоративного уикенда, в бальном зале. Они стояли на эстраде, когда Орас Хансен собирался объявить имя нового президента.
– У него был сообщник, – уверенно сказал Сагамор, который уже думал о таком раскладе. – Он переоделся в Тарногола и нацепил его силиконовое лицо, чтобы показаться рядом с Жан-Бенедиктом и тем самым отвести от него подозрения.
Кристина вспомнила, что на эстраде бального зала Тарногол и Жан-Бенедикт не произнесли ни слова, а Орас взял микрофон. Если считать, что Тарногол – вымышленный персонаж, кто угодно мог справиться с этой задачей. Однако она по‐прежнему сомневалась.
– Многие сотрудники банка подтвердят, что видели Жан-Бенедикта Хансена и Тарногола вместе, уверяю тебя. Да и потом, как бы ему удавалось всех дурачить во время заседаний совета?
– В заседаниях участвовал его сообщник. Достаточно было подпустить чуть‐чуть русского акцента, а главное, сидеть и помалкивать.
Но и это Кристину не убедило.
– Я не знала Абеля Эвезнера, – сказала она, – но, судя по отзывам, он был стреляный воробей. Тарногол – великолепный самозванец. Тут требуется интеллект, талант, завидное присутствие духа. Я не верю, что Жан-Бенедикт достиг бы такой виртуозности.
– Разве что его гениальность в этом и проявлялась: он умело притворялся посредственностью, чтобы усыпить бдительность окружающих. Вот тебе и подтверждение его талантов – никто даже не думал его подозревать.
С этим Кристина не спорила.
– Тебе удалось выяснить, откуда взялась эта маска? – спросила она. – Ты отследил производителя?
– Я пытался, но безуспешно. Опрошенные мною специалисты говорят, что ничего подобного в наших краях им не попадалось. Это самые передовые технологии. На уровне голливудского кинопроизводства.
Сомнения Кристины сбили Сагамора с толку. В то утро на кухне после долгих размышлений он принял решение, которому суждено было стать одним из поворотных моментов в расследовании.
Затем он приготовился к рабочему дню, накрыл завтрак для жены и двоих детей, которые еще спали, и поехал в Управление уголовной полиции на бульвар Карла Фохта.
Лейтенант Сагамор считал, что лишь очень ограниченный круг полицейских знал о существовании пакета, найденного в номере Жан-Бенедикта Хансена. Но он заблуждался.
Макер Эвезнер спал плохо. В полдевятого утра, растрепанный, в халате, он зашел на кухню, где Арма уже в третий раз поджаривала хлеб и варила яйца – хозяин опоздал на полтора часа, нарушив свое обычное расписание. Став президентом банка, Макер завтракал ровно в семь. Полностью обновив свой гардероб после назначения, он всегда появлялся в превосходном костюме-тройке. Он пил кофе, ел яйца с ломтиком цельнозернового хлеба (чтобы не потолстеть) и просматривал свежие газеты. Не позднее двадцати минут восьмого он уходил из дома в банк.