— Сказать что?
— Все, что думаешь. Например, почему я это сделал, и что это
было бессмысленно и глупо.
— Я знаю, почему ты это сделал. И уверена, что ты сам
знаешь, как это было бессмысленно и глупо. — Без приглашения она забралась в
его карт.
Камерон загрузил туда инструменты и сел за руль.
— Ладно, доктор Фрейд, и почему же я это сделал? — спросил
он, ведя машину по направлению к компостной куче.
— Потому что твои родители умерли, и это сводит тебя с ума.
Этого было достаточно. Он сильно нажал на педаль тормоза, и
Бекки выбросила вперед руки, чтобы удержаться на месте. Ее уязвимость еще
сильнее разозлила его.
— Какого черта ты решила, будто что-то знаешь об этом? Ты
вообще ничего обо мне не знаешь. С чего ты взяла, что способна понять, почему я
такой неудачник?
Бекки отшатнулась, испуганная его внезапной вспышкой, но
продолжала смотреть ему прямо в глаза. Потом осторожно, не спеша, выбралась из
карта.
— Потому, — сказала она, — что я чувствовала себя так же,
когда умерла моя мама.
«О, черт! — подумал он. — Черт, черт, черт!». Этого Камерон
никак не ожидал.
— Залезай обратно в карт.
Бекки медленно шла вперед, повесив голову.
Он подъехал поближе.
— Пожалуйста. Пожалуйста, Бекки.
Что ее остановило — его «пожалуйста» или то, что он в первый
раз назвал ее по имени? Она смотрела на него, и золотистые лучи вечернего
солнца озаряли ее лицо. «А она не такая уж уродина», — подумал Камерон,
вспоминая дурацкий хит-парад, который они с друзьями записывали мелом на двери
раздевалки. Бекки Пилчук всегда была в последних рядах. Сейчас он знал — дело
было в том, что никто из них никогда по-настоящему не видел ее. В глаза им
бросалась лишь мешковатая одежда и очки.
Бекки снова села рядом с ним и смотрела прямо перед собой.
— Я знаю, ты думаешь, что я уродина, но кое-что я понимаю
гораздо лучше других.
— Я не думаю... — Камерон запнулся. Зачем врать этой
девчонке? Она не сделала ему ничего плохого, просто пыталась подружиться с ним,
а он относился к ней пренебрежительно только потому, что так же относились и
все остальные.
— Ладно, может, я когда-то и думал, что ты уродина. Но ведь
и ты наверняка считала меня... ну, не знаю. Придурком или хвастуном.
— Или грубияном.
— Пусть так. В любом случае, извини. Я не дал себе труда
узнать тебя получше, а мне стоило это сделать.
Бекки посмотрела на него — солнечные блики играли на ее
волосах.
— Еще не поздно, — сказала она.
— Расскажи мне о твоей маме.
Она сложила руки на коленях.
— Это не было внезапно, как у тебя. Она болела целый год. Я
тогда была в средних классах. А потом мама умерла, и сейчас я так скучаю по
ней, что иногда у меня все болит внутри. И хуже всего то, что я не могу
избавиться от этой боли. Я так сильно любила маму! Даже когда была в седьмом
классе и отвратительно вела себя с ней. Я любила ее... не знаю, как... это
невозможно описать, понимаешь?
Камерон кивнул. Он знал. Каждую ночь он лежал в кровати,
молясь о том, чтобы и родители знали тоже.
— Есть еще кое-что. — Камерон желал и страшился произнести
это вслух. — Последнее, что я сказал отцу, — «пошел ты...» — Ну вот. Слова
сказаны. А ведь он не говорил об этом даже с доктором Саш.
— Облом, — отозвалась Бекки.
— Облом? Я рассказываю тебе такие вещи, а ты говоришь, что
это облом?
— Все говорят «пошел ты» своим родителям. Не ты придумал эту
фразу. Иногда я ужасно вела себя с мамой, даже понимая, как она больна. Но я
все равно любила ее, и она это знала, и твой папа тоже знал.
«Знал ли?» — подумал Камерон. Вспоминая время, когда они с
отцом были вместе, он внезапно понял, что в эти моменты оба были счастливы.
— А теперь, когда ее нет, — продолжила Бекки, — куда мне
деть всю эту любовь? Куда? Кого я могу любить так, как любила маму? Эта любовь
все еще во мне, но сейчас ей некуда выйти. — Она сняла очки и посмотрела на
Камерона. — Глупо, да?
— Нет, это звучит более осмысленно, чем все, что говорили
мне другие люди.
Глава 32
— Еще пять минут, — упрашивал Шон. — Пожалуйста, только пять
минут.
— Нет. — Эшли стояла у его кровати, держась за край матраца.
— Вставай!
— Кстати, кто помог тебе вылезти из кроватки?
— Вставай.
Лежавшая рядом с ним Мора вздохнула и потянулась, не
проснувшись до конца. Шон взглянул на часы — 7:00. Будний день.
— Ну ладно, — буркнул он. — Встаю. — Теперь Шон спал в
брюках от пижамы, но без верха. Живя в одном доме с маленькими детьми, он
быстро отучился спать как раньше, голышом. — Наверняка ты насквозь мокрая, да?
Эшли лукаво улыбнулась.
Шон посмотрел на Мору. Возможно, она только притворялась
спящей. Мора отнюдь не горела желанием менять подгузники.
— Пойдем. — Он взял Эшли на руки и понес переодевать. Так
происходило каждое утро. Малышка прежде всего. Неважно, хотелось ли ему в
уборную или нужно было почистить зубы. Только после того, как Эшли усаживалась
смотреть мультфильмы и есть свои любимые хлопья под ненадежным присмотром
Чарли, Шон мог заняться собой. Перепрыгивая через две ступеньки, он побежал
наверх, в ванную, рассчитывая потом на короткую близость с Морой. Когда Шон
чистил зубы, снизу донесся взрыв плача. Он уже различал, когда Эшли плачет,
капризничая, и когда — от боли. Сейчас она плакала от боли. Он нашел обеих
девочек в кухне.
— Что случилось? — спросил Шон у Чарли, подхватывая Эшли на
руки.
— Она упала. Пыталась достать со стола еще хлопьев и упала
прямо на попу.
— А ты куда смотрела? — Едва произнеся эти слова, Шон
раскаялся. — Прости, детка. — Он покачивал малышку на руках. — Я не должен был
оставлять ее с тобой.
— Она устроила лестницу из ящиков, видишь? — Чарли показала
на кухонный шкафчик с выдвинутыми ящиками. — Мама всегда говорила, что Эшли у
нас умна не по годам.
Охваченный чувством вины, Шон снова потащился наверх. После
того, что Лили рассказала ему о трагедии в ее семье, он должен лучше
присматривать за малышкой.
— Я теперь даже пописать не могу спокойно, — пробормотал
Шон.
Эшли все еще всхлипывала, когда он посадил ее на кровать
рядом с Морой. Мора повернулась и одарила девочку сонной улыбкой.
— Что такое, мой цыпленочек? — спросила она.
— Она упала, — ответил Шон. — Вряд ли она сильно ударилась,
но все-таки, может, проверишь?