– Я уж не буду надоедать вам лишними вопросами, мой господин. Пусть сплетники интересуются причинами, с чего это вдруг барон Уимберлей женился на дикарке, – сказала старая женщина с надеждой на то, что имеет право на доверительность со стороны хозяина.
– Благодарю, – Стивен придвинул к себе второй стул и положил руки на его спинку. Он был благодарен, что Нэнси не требовала от него объяснений. И все же понимал, что только она одна знает истинную причину его женитьбы, одна она знает, что меч короля Генриха занесен над шеей Стивена.
– Да, это не мое дело размышлять, почему и отчего вы женились. Это одному Богу известно, а моя бедная голова не в силах понять, как вы попали в такую беду. – Нэнси сжала огрубевшие руки. – А теперь, когда вы помогли ее вымыть, мой господин, нужно подумать об одежде для цыганки. Но это будет несложно: что ей, дикарке, особенное нужно?
– Она, действительно, кажется тебе дикой, Нэнси? – Спросил Стивен, стараясь не вспоминать, как сражалась с ним Юлиана в реке. – Иногда я замечаю что-то необычное в ее манерах, в разговоре. И это удивляет меня.
– Она – цыганка, мой господин, а всем известно, что цыгане очень хорошие артисты и умеют отлично подражать. – Добрая женщина презрительно усмехнулась. – Как обезьяна, которую я видела однажды. Один моряк привез в Бристоль обезьянку…
Стивен задумался. Нэнси рассказывала свою историю. Он, упершись руками в подбородок, кивал головой, но мысли его были далеко. Стивену вдруг пришло в голову, что он уже восемь лет не заходил на ту половину дома, где находились спальня, примыкающие к ней гостиная и туалетная комнаты. Все это были владения Мэг.
Хотя комнаты спешно проветрили и убрали для новой баронессы, они все еще хранили следы присутствия Мэг: украшенная затейливыми фестонами драпировка над кроватью из бледно-розового дамаска. Кукла с грустными глазами на подоконнике, подсвечник у зеркала, который сделал сам Стивен. На туалетном столике лежала костяная щетка для волос.
Испугавшись нахлынувших чувств, Стивен хмуро уставился в пол. И вдруг он заметил свисающий из-под покрывала кусок яркой веревки. Удивившись, что предмет лежит не на своем месте, он встал, прошел по комнате и поднял веревку.
– Что это такое?
У Нэнси перехватило дыхание.
– Миледи играла с веревочной лестницей в ту ночь...
Стивен резко обернулся к Нэнси. Его ледяной взгляд заставил ее замолчать. Нэнси прижала руку к груди.
– Милая девочка. Она была совсем ребенком.
Воспоминание больно обожгло Стивена, обостряя чувство вины. Он подумал об этой бродяжке, своей невесте, которая вторглась в эти комнаты, будет спать в постели Мэг, пользоваться ее вещами. И как сорная трава, заполонит содержащуюся в идеальном порядке спальню.
Прости меня, Мэг. Прости за все. Чувство раскаяния овладело Стивеном.
– ... сожгу ее одежду, конечно, – говорила тем временем старая Нэнси, как о само собой разумеющемся.
Стивен покачал головой, пытаясь отвлечься от горьких воспоминаний, встал и начал ходить взад и вперед перед окнами.
– О чем ты говоришь?
– О цыганке, мой господин. Ее одежда, несомненно, завшивлена. Самое лучшее – все сжечь.
– Да, но тогда ей нечего будет надеть. О... – он стукнул кулаком по оконной раме. – Я думаю, она примерно одного роста с Мэг.
– Только она не такая пухленькая, как ваша первая жена, мой господин. Но я смогу ушить несколько платьев, если только вы не возражаете...
– Я не возражаю, – Стивен заставил себя не думать о прошлом. – Я не вижу причин, почему цыг... баронесса не может носить платья. Мэг.
– А как насчет горничной для леди, мой господин?
– Ей скорее нужен охранник, а не горничная.
– Я тоже так думаю. Пока вы были заняты со своей женой, я послала в деревню за Джилли Игэн, дочерью красильщика.
– Джилли Игэн? – Стивен насмешливо посмотрел на Нэнси. – О, ты шутница, однако. Дочка Игэна размером с быка, и у нее такой же упрямый характер.
Нэнси расплылась в улыбке.
– Уж она-то не потерпит, чтобы какая-то цыганка колотила ее в живот.
Внезапно Стивену надоели все эти разговоры. Отчаяние охватило его при мысли об этой цыганке, его невесте. Решительным шагом он направился к двери.
– Делай все, что считаешь нужным в отношении платьев, горничной и прочего. У меня есть дела поважнее.
Нэнси Харбут понимающе кивнула.
– Мой господин, а что вы скажете вашей новой жене по поводу...
– Абсолютно ничего, – оборвал он резким голосом. – Ни единого намека.
ГЛАВА 3
– Я думаю, что этот оттенок голубого цвета называется вайда
[11]
, – раздался слегка насмешливый голос.
– Ой! – Юлиана чуть не выскочила из своей замерзшей, покрывшейся пупырышками кожи. Она отскочила от полированного металлического зеркала и наткнулась на незнакомку. – Ой! – снова вскрикнула она, подняв голову, чтобы рассмотреть женщину. – О Боже, – прошептала девушка по-русски, – моя тюремщица – великанша.
Взгляд Юлианы скользнул от огромных, словно лодки, ступней, обутых в крепкие башмаки на деревянной подошве, до красноватого лица, обрамленного жесткими рыжеватыми волосами. Ростом незнакомка была, наверное, со взрослую тягловую лошадь.
– Я не говорю по-египетски, миледи, – великанша уперлась огромными руками в бока и наклонилась вперед, откровенно разглядывая Юлиану. – Я поняла, вы рассматривали в зеркале оттенок ваших губ после купания в холодной реке. Вот я и сказала, что этот оттенок называется вайда.
– Вайда, – глухо повторила Юлиана.
– Да. Я хорошо разбираюсь в красках. Мой отец – красильщик. Сейчас вы, миледи, вся такого же голубого цвета.
Юлиана запахнула полотенце вокруг замерзшего тела, изумленно моргая глазами. Дело в том, что она совсем посинела от купания в ледяной воде около мельницы. После того как Стивен в последний раз окунул ее в холодную воду, она быстро примчалась в дом, проклиная его на чем свет стоит по-английски, по-цыгански и по-русски. Великанша-людоедка появилась как раз тогда, когда Юлиана рассматривала себя в зеркале, размышляя, станет ли цвет ее кожи когда-нибудь нормальным.
– Кто ты такая? – стуча от холода зубами, наконец спросила Юлиана.
– Джилли Игэн, – женщина неуклюже присела. – Нэнси Харбут говорит, что я буду вашей горничной.
Ее горничная. Юлиана прикрыла глаза, и воспоминания вернулись к ней. Когда она была девочкой, за ней ухаживали не менее четырех горничных, все хорошенькие, как маргаритки, безупречно вышколенные и почти такие же совершенные, как их хозяйка.