Время обнимать - читать онлайн книгу. Автор: Елена Минкина-Тайчер cтр.№ 10

Как и многие уважаемые граждане Саратова Чудиновы жили на улице Республики, в 1935 году переименованной в проспект Кирова. Улицу когда-то осваивали немцы-колонисты, она так и называлась до революции Немецкая и славилась элегантным, перестроенным в неоготическом стиле зданием Саратовский консерватории. Дома на Немецкой улице тоже были замечательные, добротные, в три-четыре этажа, и семья доктора Чудинова занимала целый второй этаж в старом уютном здании с лепниной на потолках, но, правда, без горячей воды. Поэтому детство в Леночкиных воспоминаниях навсегда осталось связанным с холодным горшком, прилипающим к попе, и большой дымящейся кастрюлей на печке. Зато благодаря близости консерватории мама не переставала мечтать, как Леночка вырастет и будет учиться музыке прямо рядом с домом, причем обязательно на арфе. Слава богу, папа строил совсем другие планы. Чудиновы жили дружно, много работали, по выходным обязательно пекли кулебяку с рисом и крутыми яйцами, но центральной темой их жизни, их радостью и гордостью была и оставалась единственная дочь Елена.

Можно сколько угодно подшучивать над безумными в своей любви родителями, можно утверждать, что любой ребенок в глазах мамы, а тем более бабушки, является талантом и гением, но Леночка росла выдающейся девочкой даже при самом строгом и объективном взгляде. В четыре года она научилась читать, а в шесть уже сочиняла стихи и сама записывала в альбом с картинками, специально купленный папой. В школе учителя только ахали, проверяя домашнее задание Лены Чудиновой, а ее сочинения зачитывали перед всем классом в назидание двоечникам. Кроме того, Леночка была артистична, прекрасно пела и танцевала и помнила наизусть «Мцыри» и «Евгения Онегина» от корки до корки. Каким-то чудесным образом она взяла от родителей все самое лучшее и привлекательное – мамины тонкие руки, чуть вздернутые брови, огромные распахнутые глаза, папин горячий интерес ко всему новому и замечательное чувство юмора. Она очень смешно и точно копировала всех подряд – санитарку Фросю и мамину портниху Изольду Ивановну, учителя физики и учителя физкультуры, районного милиционера, директора школы, продавщицу из соседней лавки. К восьмому классу стало ясно, что девочка требует индивидуального подхода и более глубокого образования, чем могла дать саратовская заурядная средняя школа.

– В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов… – ворчал папа, забыв о своей любимой Волге, – воспитывать и учить детей нужно в столице и только в столице! Почему? По всему! Другая среда, другой воздух! Искусство и архитектура не только формируют чувство вкуса, они дисциплинируют, если хотите. Вы не выльете с Аничкова моста ведро с помоями и не станете плевать рядом со скульптурой прекрасной женщины. Кроме того, Лена не должна выглядеть провинциалкой в столичном университете. Или она пойдет в Саратовский?! Решено! Мы переезжаем в Петербург!

Милый папа, он все еще верил в высокое предназначение искусства, звал Ленинград Петербургом и считал любимый город своей молодости главной столицей, достойной их несравненной дочери.

Но никто не назвал бы Сергея Александровича пустым мечтателем. Для благополучного переезда семьи он проделал огромную работу. Во-первых, списался с главврачом и парторгом Медицинской академии, приложив свой блистательный диплом, и предложил на основании прежнего опыта начать организованную широкую диспансеризацию рабочих Кировского завода. Во-вторых, обратился к местным саратовским властям с планом перестройки его частной квартиры на проспекте Кирова в детский сад для сотрудников городского здравоохранения. И в заключение указывал, что по семейным обстоятельствам должен переехать в Ленинград и просил содействия в получении места терапевта и скромного жилья для семьи из трех человек. Надо отдать должное ленинградским коллегам, к папе отнеслись с уважением и пониманием. Вскоре он заведовал здравпунктом при Кировском заводе, а мама с Леной любовно обживали две просторные комнаты в малонаселенной ухоженной квартире на набережной Фонтанки, недалеко от обожаемого папой Аничкова моста. Лену записали в восьмой класс десятилетки, впереди ждала новая жизнь, новые друзья и учителя!

Но еще до начала занятий она успела понять всю гениальность папиного плана. Достаточно было Эрмитажа, не картинок в учебнике, не альбомов с репродукциями, но живого, только руку протяни, Великого Искусства, именно так, с большой буквы, неземной красоты и гармонии, к которой так стремится душа в пятнадцать лет. И был еще Летний сад, особенно милый не летом, а ранней пушкинской осенью, и сам Пушкин, взмахнувший рукой в сторону Русского музея, и музей неописуемой красоты, нарядный и торжественный словно гимн. «Люблю тебя как сын, как русский, – сильно пламенно и нежно!» – с восторгом шептала Лена, и было абсолютно неважно, что она не сын, а Лермонтов обращался к Москве. Совсем недавно казавшаяся в Саратове торжественной и нарядной Немецкая улица теперь вспоминалась замшелой, провинциальной, будто мамина плюшевая жилетка, и уж совсем смешно звучало ее новое название Кировский проспект! С тех пор как они с мамой впервые вышли с площади Революции на настоящий Кировский проспект (хотя он и звался еще недавно Каменноостровским), Лена отдельно влюбилась в этот район Ленинграда, словно в очаровательную звонкую мелодию. Много позже, уже после войны, оттепели и перестройки, она прочла у Мандельштама: «Каменноостровский – это легкомысленный красавец, накрахмаливший свои две единственные каменные рубашки, и ветер с моря свистит в его трамвайной голове». И в памяти сразу всплыли юность, ветер с Большой Невки, чудесная болтовня обо всем и ни о чем, невозможная неценимая легкость, то самое легкое дыхание, что уже никогда-никогда не может вернуться.

А еще мама купила ей настоящие взрослые туфельки, даже с маленьким каблучком, и подарила две свои самые нарядные блузки и шерстяную бордовую юбку в тоненькую белую полоску. Лена к тому времени так выросла, что мамины вещи стали впору, а юбка оказалась даже слегка коротковата.

Особенно ей понравилось ходить в филармонию. Сначала немного скучала, особенно при исполнении длинных симфоний, но зал с колоннами, нарядные дамы, взволнованный папа в галстуке и дореволюционных запонках создавали атмосферу сказочного праздника. Да, они всегда ходили вдвоем, мама при всей ее чувствительности не имела музыкального слуха. Зато папа умел так галантно подавать руку, когда приглашал ее в буфет! Они часто встречали двух девочек с мамой, очень аккуратных воспитанных девочек, что сразу бросалось в глаза. Старшая на вид была примерно ровесницей Лены, а ее сестренка намного моложе, но она сидела смирно, как взрослая, и смотрела на музыкантов огромными голубыми глазами. Лена с детства мечтала именно о младшей сестре (а не брате, да еще по имени Филимон), преданной подружке – болтушке, ласковом зайчике. Но по тихим сдержанным намекам со стороны родителей она давно поняла, что им не суждено больше иметь детей. Что ж, быть единственной тоже не так плохо.

В общем, жизнь налаживалась быстро и прекрасно. Тем более недавно приняли новую конституцию, все ожидали хороших перемен, нашлись давние, еще по академии папины сокурсники, теперь профессора и заслуженные врачи. На Кировском заводе стали выделять загородные участки для руководства и передовиков производства, и папе, как старому коммунисту и руководителю здравпункта, тоже достался прекрасный участок совсем недалеко от пригородной железной дороги.