Раз уж доктор Уотерхаус помогла нам узнать всю подноготную Белестрад, я считала, что обязана рассказать ей о плохих новостях.
— Боюсь, что так, профессор. По крайней мере, похоже на то.
— Какой кошмар! — воскликнула она. — Воспользоваться своим талантом, чтобы наносить людям такой ущерб!
Меня так и подмывало спросить, что ее удивило. Уж конечно, человек, который лжет, будто способен говорить с усопшими, сделает и следующий шаг. В некотором смысле Белестрад входила в ряд наиболее честных образчиков всякого рода ясновидящих.
Но я сдержалась.
— Да, это всех поразило, — солгала я.
— Мне пришлось попросить редактора не отправлять пока книгу в типографию. Я же не могу упомянуть об этом в главе, посвященной Ариэль. Иначе выставлю себя на посмешище.
— Ваш редактор рассердился?
— Вовсе нет. Сказал, что, если в главе о Белестрад будет говориться о том, как ее убил… убила одна из ее жертв… В общем… — Она запнулась.
Я представила, как она снимает очки, щурится и снова их надевает.
— Если добавить упоминание убийства, можно продать больше экземпляров? — предположила я.
— Именно так. Мне это кажется нелепым. Это же научный труд, а не какое-то бульварное чтиво.
Я не стала спорить, но не потому, что согласилась. Ученые, по моему опыту, любят интриги и кровь не меньше непросвещенной публики. К тому же, хотя Уотерхаус и назвала это нелепым, она не проронила ни слова о своем отказе.
Я решила, что раз уж она позвонила сама, можно кое-что выяснить.
— Вы понимаете, что происходит? — спросила я.
— Насчет шантажа? Нет, — ответила Уотерхаус. — Я думала, самое худшее, что может выясниться… ну, в общем, что она такая же, как остальные. Считывала своих клиентов и давала им то, чего они хотят.
— Когда вы присутствовали на спиритических сеансах в ее гостиной, вы никогда не видели чего-то необычного? Какой-то намек на то, что она делала записи, чтобы потом шантажировать клиентов?
— Именно этим она и занималась?
Подробности относительно ее записей еще не просочились в прессу.
— Похоже на то, — сказала я. — Вероятно, она записывала на пленку какие-то признания клиентов о себе или близких, а потом использовала записи, чтобы выманить наличные.
На другом конце линии повисла пауза.
— Док? Вы еще там?
— Да, я здесь, — отозвалась она почти шепотом.
— Вы что-нибудь об этом знаете?
— Я… Я знала про записи.
— Правда?
— Как-то раз я видела, что она вынимает пленку. Магнитофон стоял за фальшпанелью на книжной полке, — сказала Уотерхаус. — Она объяснила, что так она может послушать то, что сама говорит, когда через нее общаются духи.
— И вам это не показалось подозрительным? — спросила я.
— В то время — нет.
А значит, она приняла на веру то, что Белестрад якобы не осознает, о чем говорит, когда в нее «вселяется дух». Я начала подозревать, что Уотерхаус не только была слегка влюблена в покойницу, но и втайне верила в ее способности.
И тут мне пришло в голову кое-что еще.
— А как она поступила с пленкой? — поинтересовалась я.
— Не знаю, — ответила Уотерхаус. — Она поднялась наверх. Потом я услышала какой-то грохот.
— Грохот?
— Мне показалось, что рядом проехал поезд, только поблизости нет никаких поездов.
Я сделала мысленную пометку.
— Это вам поможет? — спросила профессор.
— Может быть. Я расскажу об этом полиции. Мисс Пентикост больше не занимается этим делом.
— Вот как… Так что насчет того человека, который сейчас в тюрьме? Она считает, что это сделал он?
— Она не исключает такой возможности, — ответила я.
— Но что же мне делать с книгой? — взмолилась она. — Я не могу ждать до суда. Это займет несколько месяцев.
Учитывая отсутствие какого-либо сопротивления со стороны Уоллеса, я не думала, что суд продлится так долго.
— Воспользуйтесь трюком газетчиков — почаще вставляйте слово «якобы», — предложила я. — И добавьте побольше сочных подробностей о Белестрад. А не о том, кто ее убил.
Она поблагодарила меня и сказала, что обязательно пришлет экземпляр своей книги, как только та доберется до полок магазинов.
Не успела я повесить трубку, как раздался такой знакомый стук в дверь. Я открыла и увидела хмурое лицо Лейзенби.
— Боюсь, теперь вам не повезло, — сказала я. — Хозяйка дома отправилась навстречу приключениям, и я не знаю куда.
— Ничего страшного. Я пришел к вам.
Я уже собиралась крикнуть миссис Кэмпбелл, чтобы позвонила адвокату, как он добавил:
— Мы его взяли.
Не было нужды спрашивать кого. Вместе с Лейзенби я проехала по мосту до участка на юге Мидтауна. Там лейтенант проводил меня в очередную негостеприимную комнату для допросов. Постучал в дверь и крикнул:
— Направьте на него свет!
Голос изнутри отозвался:
— Готово!
И Лейзенби открыл дверь.
На металлическом стуле сидел Джон Мередит. Переносная лампа светила прямо ему в глаза.
Его нос был заклеен пластырем, явно уже пару дней. От того удара правой сломались не только мои пальцы. Хотя я не стала бы брать на себя ответственность за остальное. Его губа была рассечена в двух местах, один глаз набряк и закрылся, и Мередит скособочился на стуле, словно ему было больно сидеть прямо.
Лейзенби кивнул сержанту, и тот снова закрыл дверь.
— Сопротивлялся при аресте, — пояснил лейтенант, прочитав мои мысли.
— Он заговорил?
— Не сразу. И тогда мы начали предъявлять улики: его нос, кровь на ботинках, металлическую стружку.
Стружка была моей заслугой. Молодой самодовольный доктор упомянул, что извлек из моего лица несколько острых кусочков металла, попавших туда с ботинка нападавшего. Я выковыривала похожую стружку из своих подошв после визита в «Сталелитейную компанию Коллинза».
Это сводило круг подозреваемых к двум вариантам: Мередиту и Рэндольфу Коллинзу, а может, первый действовал по указке второго. Или это был какой-то третий работник фабрики, получивший указания от кого-то еще. Я поведала Лейзенби о своих догадках, когда он навещал меня в больнице.
— Не так уж много улик, — заметила я. — И все косвенные.
— Верно, — согласился Лейзенби, улыбнувшись в бороду. — И тогда я рассказал ему о свидетельнице.
— Свидетельнице?
— Старушке, которая выглянула из окна как раз в нужный момент и увидела, как Мередит натягивает на голову чулок. Милая болтливая старушка. Чья-то любимая бабушка. Я объяснил ему, что в суде она произведет фурор и загонит последний гвоздь в крышку гроба, когда мы обвиним его в попытке убийства. Он сломался и сказал, что узнал о вашем… о вашей встрече с Ребеккой от ее брата.