Дикая одиссея. 6 000 км по Сибири, Китаю и Монголии с моими собаками - читать онлайн книгу. Автор: Николя Ванье cтр.№ 29

И вот теперь каждое воскресенье — как, например, сегодня — этот пожилой китаец снова становится на один день рыбаком, однако уловы стали очень маленькими, потому что фабрика, на которой он работает, выбрасывает в реку слишком много целлюлозы и хлора… Поэтому он довольствуется тем, что слушает тетеревов, которые, усевшись на ветвях высоких сосен, все еще поют здесь по утрам. То, что поведал мне Юнсилу, могли бы рассказать о себе многие рыбаки, живущие на берегах таких же маленьких маньчжурских рек.

— А где ты выучил английский?

— На фабрике. Мой приятель выучил этот язык в армии, поскольку служил в войсках связи. Затем он угодил в тюрьму, а когда вышел на свободу, то приехал работать сюда.

Чтобы как-то скрасить себе жизнь на неинтересной работе, на которой часами приходилось совершать однообразные действия, Юнсилу придумал для себя антидот: он попросил приятеля, который жаловался, что забывает английский язык, потому что нет возможности в нем попрактиковаться, обучать его, что тот и делал в течение восьми лет. Сейчас они разговаривают между собой в основном по-английски, и Юнсилу, которому почти не предоставлялось возможности пообщаться на английском с кем-нибудь еще, кроме своего приятеля, ужасно рад, что ему подвернулся я. Расплываясь в широкой улыбке, он болтает без умолку и не позволяет мне снова отправиться в путь до тех пор, пока я не отвечу на многочисленные вопросы, которые он задает о моей стране, моей семье и моей работе.

— А это правда, что в Европе вы работаете в больших отапливаемых кабинетах, причем работаете очень мало, а денег зарабатываете много?

Я объясняю, что это отнюдь не общее правило, пусть даже некоторые люди в европейских странах и в самом деле зарабатывают большие деньги, ничего материального при этом не производя, — например, в сфере финансов. Тут же я пытаюсь на ходу перевести на английский язык удивительное пророчество индейцев кри, которое вспоминается как нельзя кстати:

Вопросы и ответы следуют без остановки. Собаки начинают выказывать нетерпение, и мне приходится несколько раз вмешаться, чтобы их успокоить, потому что они — а особенно Дарк — выражают свое желание снова отправиться в путь тем, что дергаются и лают. Однако не может быть и речи о том, чтобы уехать отсюда, не поев и не выпив стакана чаю с этим рыбаком, который выглядит лет на двадцать старше своего возраста. Фабрика, хлор, ядовитые испарения привели к тому, что он состарился раньше времени.

Я покидаю его в твердой уверенности, что эта встреча стала для нас обоих настоящим подарком.

* * *

В течение второй половины дня — как мне иногда нравится делать, когда я нахожусь на санях, — я буду философствовать, вспоминая когда-то услышанную простую, но поучительную историю. Мне на память приходит несколько отрывков из книги Пьера Раби «К счастливой умеренности», которую я прочел незадолго до отъезда.

Я позволю себе — и будет понятно почему — воспроизвести текст объемом в четверть страницы, сопровождая его кое-какими комментариями.

Пьеру Раби было двадцать лет в конце 1950-х годов, когда он решил уйти «обратно к земле» от современной — и оторвавшейся от этой земли — цивилизации, когда у него перед глазами стало появляться то, что позднее назовут Славным тридцатилетием. Во Франции он видит грустное зрелище: и на полях, и на заводах человеку предлагают согласиться на своего рода самоотвержение только ради того, чтобы работал механизм экономики. Но что это за экономика? Вместо того чтобы распределять и перераспределять общие ресурсы между всеми людьми, глядя в далекую перспективу, экономика ограничивается в своем стремлении к безграничному росту тем, что вводит хищничество в ранг науки. Утробная связь с природой нарушена. Природа отныне воспринимается лишь как месторождение ресурсов, которые нужно добывать. Добывать и расходовать. Жизненный опыт позволяет прийти к вполне очевидному выводу: только путем ограничения наших потребностей и наших желаний, путем добровольной сдержанности можно будет порвать с таким людоедским порядком, который называется «глобализация». Только таким образом мы сможем снова сделать человека и природу главной целью всех наших забот и на конец-таки вернем нашей жизни легкость и сладость.

Данная точка зрения, которую некоторые считают упрощенческой и утопической, потому что мир стал неуправляемым, приобретает в свете услышанной мною истории (и на фоне всего этого путешествия) особый смысл. Я, как и Пьер Раби (и, несомненно, не только он), отнюдь не склонен идеализировать прошлое или верить в миф о «добром дикаре». Я также не испытываю особой ностальгии по прежнему миру, который, будучи далеким от идеального, имел очень много недостатков. Однако современный мир, к которому я принадлежу, кажется мне более уязвимым, потому что полностью зависит от сложнейших технологий, которые, в свою очередь, зависят от обычных видов энергии. Мы без труда можем представить катастрофический сценарий для целых народов, которые будут обречены на слепоту и глухоту, если вдруг погаснут все экраны. Мне очень даже может пригодиться ферма, которую я унаследовал от дедушки и на которой сумею жить хорошо, свободно и независимо, если все-таки произойдет подобная катастрофа, признаки которой уже были заметны несколько раз, когда система, в которой мы живем, начинала барахлить. Мы ведь знаем, что в октябре 2008 года (ипотечный кризис) мы едва избежали катастрофы, механизм возникновения и развития которой нам прекрасно известен. Если бы тогда не произошло массированного и согласованного вмешательства правительств наиболее развитых государств с неизбежным и немедленным психологическим эффектом, то через несколько часов банки и прочие кредиторские организации, осаждаемые теми, кто хочет забрать свои денежные средства, начали бы закрываться за неимением достаточных ликвидных средств. Вся Франция тогда бросилась бы в магазины и на автозаправочные станции и опустошила бы имеющиеся там запасы за несколько часов. Офисы опустели бы, службы закрылись одна за другой, парализуя всю систему, прекращая электроснабжение и водоснабжение, ставя под угрозу доставку товаров… Люди бросились бы массово уезжать из городов, и это привело бы к созданию гигантских и трудно ликвидируемых пробок на дорогах. В таком дезорганизовавшемся мире начали бы происходить аварии и утвердилось бы право сильного. Кто тогда смог бы остаться в стороне от этой катастрофы?

А на ферме меня согреют горящие в печи дрова, и я знаю, как раздобыть пищу в лесах, на нетронутых лугах и в прудах Солони. Вместе со своей семьей я вполне смогу жить — просто, но довольно хорошо — в условиях полной самодостаточности. Убежденность в этом является очень важной и действует на меня успокаивающе. Я не смог бы жить в городе, чувствуя, что мои дети уязвимы и зависят от системы, которую считаю искусственной и способной рухнуть в любой момент, потому что в действительности мы находимся во власти того, что, с нашей точки зрения, находится в нашей власти. Предпочтение, отдаваемое интеллекту в ущерб умению что-то делать собственными руками, превращает большинство современных людей в немощных существ, всецело зависящих от существующей системы. Я использую и люблю Интернет, а также большинство других средств общения на расстоянии, я имею в собственности автомобиль и другие товары, называемые потребительскими, но я умею также соорудить хижину с помощью примитивного топора, умею развести огонь под дождем, умею охотиться и ловить рыбу, умею возделывать землю, умею отличать съедобные растения, ягоды и грибы от несъедобных. Все это успокаивает меня в ужасном вихре нашего безумного мира.