438 дней в море. Удивительная история о победе человека над стихией - читать онлайн книгу. Автор: Джонатан Франклин cтр.№ 37

Альваренга знал, что эти грозные тучи в один момент могут принести свирепую бурю. Дождь шел так часто, что рыбак пришел к выводу: он скорее сгниет от сырости, чем умрет от жажды. Погода будто придерживалась определенного расписания: утром было ясно, в полдень из-за горизонта поднималась мощная облачная гряда, и затем заряжал дождь на весь остаток дня. Иногда шторма ударяли сразу после захода солнца.

Рыболов-спортсмен Джоди Брайт провел сотни ночей, дрейфуя и ловя рыбу в центральной части Тихого океана. Он описывает все несколько по-другому: «Если нет луны, то вода и небо черные и не видно ни зги. Так что если вокруг вашей лодки сформировалась определенная экосистема, ночью к вам будут приплывать разные морские животные. Они будут стучать в борт, прыгать и плескаться в воде, а если появятся какие-нибудь китообразные, они будут пищать и свистеть».

Плыть в лодке по штормящему морю — все равно что кататься на американских горках в электромобиле с бампером и выключенным светом. Альваренгу бросало от одного борта к другому. С тяжелым балластом — двигателем лодка ходила кругами. Волны сталкивались, лодка иногда перелетала через гребень и соскальзывала вниз по диагонали, врезаясь в подошву вала; казалось, ее вот-вот поглотит пучина океана. При свете луны Альваренга мог бы прикинуть расстояние между волнами и подготовиться к ударам, но в темноте и в особенности при завесе дождя видимость была нулевой, поэтому нельзя было предугадать, когда накатит очередной вал. Молнии зигзагами прочерчивали небо, вспыхивая на миллисекунды, а потом взрывались на поверхности воды. На мгновение рыбак даже обрадовался, что на лодке нет мачты. Альваренга прятался в кофре для рыбы. В его кромешной темноте вспышки света были такими яркими, что рыбаку казалось: он уже не на земле, а где-то еще.

АЛЬВАРЕНГА ТО И ДЕЛО ЗАДАВАЛСЯ ВОПРОСОМ: А УЖ НЕ БЫЛО ЛИ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ ЖИЗНЕННЫМ УРОКОМ, ИСПЫТАНИЕМ, НИСПОСЛАННЫМ ЕМУ БОГОМ? По всем мыслимым стандартам, он давно должен был умереть. Почему ему сохранили жизнь? Возможно, он избран для того, чтобы передать послание надежды тем, кто хочет свести счеты с жизнью. Это было единственное объяснение, приходившее ему в голову. Сальвадорец начал заучивать урок наизусть и повторял: «Не думай о смерти. Если думаешь, что умрешь, ты умрешь. Все устаканится, успокоится и утрясется. Не переставай надеяться. Оставайся спокоен». Эту самую мантру он безуспешно пытался вдолбить Кордобе. Теперь же воспользовался ею сам. «Что может быть хуже, чем оказаться одному в море? Вот что бы я сказал тем, кто задумывается о самоубийстве. Есть ли страдание нестерпимее?»

Несмотря на позитивный настрой, Альваренга был изнурен. У него постоянно болела голова. Левое ухо воспалилось, и оттуда сочился густой белый гной. Из-за ужасной боли он мог жевать только на одной стороне. Горло также воспалилось: из уха инфекция перекинулась на лимфоузлы на шее и теперь терзала и их. Он едва мог глотать от боли. И тут Альваренга вспомнил о традиционном лечении, широко распространенном у него на родине, в Сальвадоре. Он помочился в ведро, набрал мочу в рот, прополоскал ее там, согревая жидкость. Потом выплюнул собственные выделения в ладонь, наклонил голову вправо и влил жидкость в больное ухо. Он повторил процедуру утром, днем и вечером. После шести прополаскиваний болезнь отступила. «В детстве меня так лечила мать, — объясняет Альваренга. — Дело в том, что моча прекрасно помогает при воспалении уха, вызыванном попавшей туда водой».

Зрение Альваренги тоже ухудшилось. Солнце слепило его. Куда бы он ни посмотрел, казалось, ему в глаза направили фонарик. Каждый вал и маленькая волна отражали свет и выстреливали бликами ему в лицо. Альваренга держал глаза плотно зажмуренными и жалел, что потерял солнечные очки. КОГДА НАХОДИШЬСЯ ОДИН В МОРЕ, ЦЕННОСТЬ ПРОСТЫХ ВЕЩЕЙ ВОЗРАСТАЕТ. Простая коробка спичек разнообразила бы меню рыбака. Он поддерживал свое существование как охотник-собиратель, живя на подножном корму, а так у него был бы гурманский стол. Шляпа защитила бы его глаза и лицо от ожогов. А подушка! Чего бы он только ни отдал, чтобы опустить голову на что-нибудь мягкое. Водоросли, конечно, заменяли подушку, пока оттуда не начинали выползать всякие твари. Как-то раз Альваренга вытряхнул из уха краба и с тех пор не мог полностью расслабиться, зная, что подкладка под голову населена разными маленькими гадами, которые ползают, копошатся и жалятся, мешая спать.

Средняя температура теперь была 32 °C, когда светило солнце, и 30 °C ночью. Влажность держалась на уровне 90 %, и Альваренга постоянно обливался потом. «Прямо как в духовке», — думал он, хоть родился и вырос в тропическом климате. В детстве, живя в Сальвадоре, он привык к среднегодовой температуре 24–25 °C. Но одно дело — жить в рыбацкой деревне, поросшей зеленью, где воздух лишь на короткое время нагревался до 32 °C, и совершенно другое — бесконечно жариться на солнцепеке, как кусок кожи, выложенный на просушку. Облегчение наступало, только когда небеса разверзались и проливали воду. Капли дождя замерзали на пути к земле, и мелкие льдинки ударялись о лодку. Альваренга собирал их и заталкивал в рот, где они спокойно себе таяли.

Чтобы не изжариться заживо, Альваренга не покидал кофр более чем на пятнадцать минут в день. Будучи не в состоянии вытянуться в тесном ящике в полный рост, он прислонял ноги к стенке — ужасно неудобное положение. В результате три позвонка сместились и защемили спинно-мозговой нерв, что вызывало жуткую боль. Низ спины ломило постоянно и временами так сильно, что Альваренга не мог ходить. И тогда он ползал по палубе лодки, обдирая колени и отчаянно пытаясь не прогибаться в пояснице.

В открытом океане черепахи попадались редко. Из рациона Альваренги исчез наиболее важный элемент, можно сказать, краеугольный камень его меню. И теперь было не важно, сколько он съедал спинорогов или сырого птичьего мяса. Ничем нельзя было заменить энергетическую жидкость, богатую питательными веществами, содержащимися в полугаллоне свежей черепашьей крови. Потом и птицы стали попадаться реже. Они прилетали небольшими стайками и садились на лодку все одновременно, но их становилось все меньше. Альваренга предположил, что все будет только хуже, поэтому начал экспериментировать и изобретать другие техники ловли рыбы. Он попытался смастерить крюк из полоски металла, которую нашел на плавнике черепахи (ее прикрепили ученые), однако не смог согнуть маленький кусочек железа и заточить края, получив острый кончик или бородку, достаточно длинную, чтобы подцепить рыбу и не дать ей сорваться. Он воображал, что внутри двигателя еще много деталей, из которых можно смастерить гарпун, но после долгих часов копания в нем так и не смог вынуть ничего путного. Мотор стал грудой зеленого металла. Теперь его основной функцией было впитывать солнечный свет и тепло и служить в качестве противня для поджаривания рыбьего мяса.

Вскоре черепашье мясо, хотя и не в полной мере, заменила акулятина, став основным источником протеинов и лекарством. Обычно этих хищниц, особенно маленьких — не длиннее его руки, было так много, что их можно было хватать ладонями. Случалось, что в течение нескольких дней акулы не приплывали, и когда они появлялись, у сальвадорца был праздник.

Альваренга никогда не видел таких больших акульих стай. Иногда вокруг его лодки кружило до пятидесяти акул. «Они начинали биться в борта, то в один, то в другой, качали меня. Они пытались запрыгнуть в лодку с кормы. Они знали: в ней кто-то есть. У меня был длинный шест, которым я тыкал им в морды, но это еще больше разъяряло и раззадоривало их. Они все кружили и кружили, а потом врезались в борт и нападали на лодку», — описывает Альваренга ощущения от пребывания в эпицентре скоординированной атаки акульей стаи.