Там практически оживали картинки из глянцевых журналов, которые листаешь у себя в спальне в пригороде. В поисках своих друзей я шла мимо развалившихся на траве девчонок в готических пачках и парней в матросках, а в наушниках играла электронная музыка. Каждая девчонка в парке тщательно продумала свой наряд: тут были и домохозяйки из пятидесятых в клетчатых платьях и платках, и преподавательницы аэробики из восьмидесятых в леггинсах и трико, и аристократичные хиппи. Парни выглядели как моды, скейтеры или хилые лесорубы. Такой жары на Оркни никогда не бывало. Я была за границей.
Переехав в Лондон, я с энтузиазмом погрузилась в местную жизнь. Я сорвалась сюда внезапно, без малейшей определенности, зато полная веры в себя. Несколько раз в неделю по вечерам я ездила на автобусе в Сохо и Шордич, ходила там в ночные клубы, о которых раньше читала в журналах. Я пробовала красить свои светлые брови красным карандашом для глаз или делать ножницами вырез на спине платья, а на автобусную остановку отправлялась уже с бутылкой. В тот, первый, год я познакомилась с огромным количеством людей: с кем-то – в онлайн-чатах, с кем-то – пока ждали выступления группы в клубе. Я представлялась сама: «Привет, я недавно переехала, и у меня нет ни копейки, давайте я буду писать для вашего блога?», «Я видела тебя на Friendster», «Я читала твою колонку в сети».
Когда кто-то из присутствующих на пикнике предлагал сходить за бухлом, все вздыхали с облегчением. Ему протягивали купюры, просили взять сидра или вина. Он уходил, а мы оставались ждать; девчонки вили цветочные венки и заплетали друг другу косы, парни катались по очереди на чьем-нибудь велосипеде. Мы вели себя как дети, а не как взрослые мужчины и женщины и жаждали безудержного веселья. Мы писали сообщения, приглашая людей присоединиться к нам в следующий раз, обещая, что новая вечеринка будет лучше. С каждым разом мы гуляли всё разнузданнее. Мы ездили из одного клуба в другой на такси и покупали слишком дорогие напитки.
Рядом с нами сидела компания юных и наивных клубных торчков, которые явно не спали прошлой ночью. На одном из них красовалась маска в виде головы льва. Они фоткали друг друга и смеялись.
Мы болтали о работе, о том, берут ли после стажировки на оплачиваемую постоянку, сыпали именами дизайнеров, издательских домов, звукозаписывающих студий. Парень в легинсах, похожий в них на лорда восемнадцатого века, громко жаловался, что на его проект выделили лишь десять тысяч фунтов. Другая девчонка выпрашивала у всех ЛСД, и было такое чувство, будто это последний день какого-нибудь фестиваля, который длится вечно. Еще один парень говорил в трубку: «Да, тут можно легко разжиться».
День медленно превращался в вечер, мы перетаскивали одеяло, чтобы оставаться на солнышке, и в итоге все гуляющие оказались на одном пятачке земли, усыпанном окурками и пустыми жестянками. Рядом с нами мужчины, попивающие крепкий лагер из банок, завернутых в тонкие синие пакеты, продавали странные книги и прочие штуки, выложив их прямо на земле: розовый пластиковый телефон, сборник рецептов для фондю, детские ролики, чайник без крышки. Можно было и пакетиком травы разжиться, если знать, у кого спрашивать.
Глория отмечала день рождения, и кто-то принес с собой бутылку попперсов. Мы сначала отнекивались, вспоминая подростковый опыт и то, как от них болела тогда голова, но всё же пустили ее по кругу, попеременно нюхая попперсы и глотая розовое игристое вино прямо из бутылки.
На Мэг были совсем коротенькие шорты, топ-халтер и солнцезащитные очки в стиле Лолиты. Одной ногой она обвивала ногу своего бойфренда, хотя сама и не прижималась к нему. К нам подошел незнакомец в костюме, явно слишком теплом, не по погоде, и попросил у Мэг разрешения сфотографировать ее «для сайта со стритстайл-образами». Мэг состроила недовольное лицо, но затем согласилась и начала умело позировать.
Когда мимо нас проходила группа родителей с колясками, казавшихся нам инопланетянами, Мэг сказала: «Ведите себя нормально». «Но я не хочу быть нормальной», – возразила Глория. На ней был ярко-бирюзовый комбинезон. Мэг капнула медом, который мы добавляли в убийственные коктейли, на свою узкую лодыжку, прямо над туфлями на пробковой подошве, и на нее полезли муравьи. Опьянев, мы наблюдали за тем, как крошечные насекомые наперегонки мчатся к своей сахарной смерти, а Глория надувала мыльные пузыри. Кто-то сказал, что это жестоко, но Мэг уверяла, что муравьям очень весело. Она была слишком красивой, мне так и хотелось поставить ее на место.
Мы бегали в магазин за бухлом всё чаще, хохотали всё громче и продолжали передавать попперсы по кругу. Кто-то – вполне вероятно, что и я, – уронил бутылку, и ее содержимое пролилось на одеяло в радужную полоску. Все ринулись к мокрому пятну, склонились над ним, шумно вдыхая попперсы с ткани и хихикая, как столпившиеся у корыта свиньи. Это было глупо, жалко и смешно. Надышавшись, я перевернулась на спину и уставилась в небо. Горизонт кренился, а я лежала, словно укутанная теплым светом. Мы с друзьями летали. Мы были все липкие и сладкие от солнцезащитного крема и меда, по нам ползали муравьи, солнце слепило меня; я никогда еще не была так пьяна.
Солнце садилось. Мы придвигались всё ближе друг другу, и вот уже лодыжки соприкасались с расслабленными запястьями и держащими сигареты пальцами. Мы то и дело смущенно отводили взгляд вниз, на траву; наши пьяные мысли витали где-то в облаках, где пересекались белые следы самолетов. Я прикоснулась большим пальцем ноги к его щетине. Заметив синяки на его плече, ощутила мощный прилив желания.
Позже, на вечеринке в складском помещении, я оторвалась от остальных, но мне и одной было хорошо. Волосы собраны в высокий тугой пучок, длинное платье, в руках напиток, бит качает – я чувствовала, что парю высоко над землей. Я становилась самой собой. Бледные плечи, выделяющие меня в толпе ярко-алые губы, поднимающаяся вверх струйка дыма…
Я заметила в толпе одно из немногих знакомых лиц и ощутила удовлетворение оттого, что нахожусь среди тех, кого знаю. Все здесь чем-то занимались: кто писал музыку, кто держал ночной клуб, кто придумывал дизайн одежды – но зарабатывать на этом еще не могли. Но все мы думали, что лет через пять будем воротилами.
На этом складе жила группа выпускников художественного колледжа, им было уже ближе к тридцати. Они спали в сарае для инструментов, а в помещениях с высоким потолком записывали клипы и экспериментальные фильмы. Выпив немного перед вечеринкой, они наперебой критиковали друг друга. Умение к чему-нибудь придраться считалось признаком хорошего вкуса и богатого опыта.
Клубы в те дни долго протянуть не могли, закрывались вскоре после открытия, но зато потом их вспоминали с теплой ностальгией. Так как на этом складе снимали сцены крутых вечеринок, владелец решил, что может поднять арендную плату, и жильцам ничего не оставалось, кроме как съехать, а значит, настоящих, не киношных, крутых вечеринок тут больше не предвиделось. Однако они решили устроить прощальную тусовку в честь отъезда. Отмечали бурно. Гость из Скандинавии недоумевал, где он вообще оказался и почему, черт возьми, все столько пьют. «Нельзя же всё время только и делать, что танцевать», – сказал он. А я не понимала, почему бы и нет.