Ветер западный - читать онлайн книгу. Автор: Саманта Харви cтр.№ 15

Благочинный не из тех, кто делится своими опасениями. Я вижу, что Оукэм беспокоит его все больше и сильнее, якобы в нас крепнет бунтарский дух и мы поддаемся дурным привычкам — выпиваем в полдень, тонем подозрительно, а наш священник в темной будочке и сам тот еще отступник, чересчур уж широко и свободно трактует он Божьи повеления. Я понимал, что ему всюду мерещится армия монахов, замысливших отнять нашу землю, пребывавшую, между прочим, под его опекой. В дом Ньюмана он вселился, когда мы разбрасывали там фиалки, засушенные и поблекшие. Разбрасывали на тот случай, если тело Ньюмана найдут и принесут домой, где он наконец упокоится с миром, и фиалки те нам пришлось разбрасывать под ногами у благочинного.

А он, наблюдая за нами, говорил, что с Томасом Ньюманом приключилось нечто ужасное и это происшествие угрожает будущему нашей деревни. Пообещал защитить нас. Но благочинный — слабый человек, а слабый человек во власти ищет легких путей; увидел он стадо в горе и смятении и решил запереть его в загоне. Возможно, ему нравилась эта игра — заставать нас врасплох, вырастая из-под земли, чтобы вежливо, доверительно поведать о своих соображениях касательно убийства и твердом намерении найти и вздернуть убийцу, завершив таким образом круговорот греха и воздаяния, что, безусловно, привнесет толику порядка в наш диковинный мир и докажет умение благочинного держать в руках свою паству. Он боялся, как бы его корабль не пошел ко дну. Я не виню его, подобный страх испытывает любой, оказавшийся, по недоразумению, у штурвала. У нескольких штурвалов сразу, а он — не капитан. И даже не моряк, осмелюсь добавить.

Должны, но мне было не до еды. Я вернулся в исповедальню — не хотел, чтобы мои прихожане подумали, будто благочинный настроил меня против них и, пока они ждали в очереди, я украдкой обходил их дома в поисках чего-либо порочащего.

В четвертом часу я прочел дневные молитвы и снял одну нитку четок с гвоздя на стене в знак того, что первая исповедь окончена. Вторая и третья будут короткими, люди найдут чем себя развлечь — как только стемнеет, моими соперниками станут пиво, песнопенья, обжиманье в тени деревьев, и я им заведомо проиграю.

Из подвесок на алтарной колонне я вынул свадебные букетики Анни, цветы все равно увядали. Нежный гамамелис пожух, а у некоторых цветков опали лепестки. Завтра пост — церковь должна превратиться из невесты во вдовицу. Я вынес из ризницы пурпурную пелену, которой мы покрываем алтарь в Великий пост, затем крест, самый простой, и установил его. Выбрал ткань потемнее, цвета сока черной смородины, и задрапировал ею крест.

Потом взялся за свадебные подарки и украшения: кривоватый соломенный бант, два раскрашенных камня, должно быть обозначавшие жениха и невесту, еще одни камень с поблескивающими оловянными вкраплениями и квадрат зеленого бархата с вышитыми красным инициалами А. и Д. Чуть в стороне детская деревянная кукла, такую мог оставить только Ньюман, — пожелание здорового потомства. Все это я завернул в старую алтарную пелену и отнес в ризницу.

Потом вышел на воздух и чуть не ослеп от яркого солнца, свет был такой прозрачный, весенний, холодный и бодрящий. Свадебные цветы я побросал у боковой стены церкви. Поля Тауншенда опустели — три поля за церковью, три на пологом склоне, ведущем к усадьбе, два к северу от Нового креста. Никто сегодня не работал. Эти угодья и пастбища на Западных полях — всё, что осталось у Тауншенда, вроде бы лучшие его земли, но более не обширные; остальное теперь принадлежало Ньюману. Плодородные поля, раскинувшиеся на сотни фарлонгов, обильные луга, терявшиеся вдали, — они простирались мили на три, вплоть до границы прихода. Акр за акром, год за годом скупал Ньюман земли Тауншенда, а иначе Тауншенду с женой пришлось бы расстаться с усадьбой. А она была им дорога. Под ничем не замутненным ярким солнцем их малюсенькие поля напоминали кораблики, угодившие в штиль на море.

В церковном дворе какие-то ребята взбирались на дуб; я направился к кладбищенским воротам, откуда была видна улица. Деревенские забавы, игрища. С церковного холма они виделись иначе, солнце скрадывало цвет, ветер скрадывал звук, и мне почудилось, что я смотрю на сотню неземных существ, пинающих мяч. Целый мир уместился в пузырьке воздуха под водой. Сперва ничто не нарушало этого впечатления, но затем повеяло запахом горячей еды — яичницы, мяса, капусты, извлеченной из погребов, и горок поджаренного хлеба. Пиво с ароматом пряных трав, кружки с медовухой, распространявшей сладкий запах меда, жаркая пышность блинов.

Следом послышались звуки — позвякивание бубнов, дудка, рокот барабанов из козьей шкуры, хлопки в ладоши, пенье, крики, улюлюканье, бешеный клекот дерущихся петухов. Мир снова стал разноцветным. У поворота к Новому кресту толпились люди. На большое гулянье в канун поста всегда собирались у Нового креста, украшенного зимним плющом. А кроме того, рвали колокольчики Заступницы, если те еще не отцвели в лесу, либо звезды Вифлеема, либо свежие весенние первоцветы, плели из них венок и водружали на голову Христа. Под ноги Ему ставили деревянный чурбан, чтобы он мог передохнуть немного, и набрасывали шерстяную шаль на плечи для тепла и уюта. Дымок поднимался над гуляющими, они пекли блины на костре.

Четверо парней у молодого дуба на церковном дворе хохотали во все горло. Сперва я решил, что они хотят забраться на дерево, но они стояли спиной к дубу, карабкаться на него и не думали, только хватались за ствол, притворяясь, будто с ног валятся от смеха. Одним из них был Ральф Дрейк, я его узнал. У церкви на единственном мощеном отрезке улицы затеяли игру в кэмпбол ^[17]; зимняя морось, осевшая на булыжнике, подмерзла и была скользкой, почти лед. Все молодые парни нашего прихода высыпали поиграть, кое-кто из зрелых мужчин тоже, были там и девушки, пытавшиеся маленькими ножками пнуть безжизненный, увесистый мешок, сделанный из свиного мочевого пузыря. Я понятия не имел, как им удается хотя бы сдвинуть этот мешок с места, — в этой игре всегда побеждали работавшие на полях, в первую очередь пахари, что целыми днями ворочали отяжелевшую от воды землю. Переходя улицу за спинами игроков, я увидел благочинного — он стоял неподалеку, наблюдая за парнями у дуба. Наблюдая за Ральфом Дрейком.

Кэмпболисты пнули вспученный свиной пузырь мне под ноги, они свистели и подшучивали надо мной. Я попробовал отправить мешок обратно, но он запутался в полах моей рясы, и вызволять его пришлось мальчонке Сэлу Праю, шустрому и проворному. Чересчур шустрому, возможно, поскольку он даже не спросил у меня разрешения.

Затем, делая вид, что не замечаю благочинного, делавшего вид, что он не заметил меня, я направился к Старому кресту, где не было ни души, кроме мельника Пирса Кэмпа, ковылявшего по тропе, что вела от дома Ньюмана, в башмаках, набитых камнями. Я не часто радуюсь, глядя, как мои оукэмцы исполняют епитимью, ведь камни в их башмаках появляются по моему указанию и мучаются они по моей воле. Милосердие — странная штука, кажется мне порой, если оно способно принимать столь немилосердные обличья. Однако Кэмп весело поздоровался со мной и сказал, что он только что отнес хлеб благочинному.