Я брежу и не могу остановиться. На самом деле я не хочу останавливаться. Все против меня, а теперь и Алекс, мой любимый Алекс, тоже. Я должна была догадаться. Разве не это происходит со мной все время? Я привязываюсь к человеку, а он меня подводит, черт побери. Слезы бегут у меня по лицу. Я игнорирую их так же, как игнорирую Алекса, который подскакивает на ноги, каким-то образом почувствовав, что я ухожу. Напряженное выражение его лица говорит мне, что он этого не хочет.
Я подхватываю сумку, распахиваю дверь. И тут меня останавливают его спокойные слова.
— Ты напоминаешь мне брата. Он так долго отказывался принимать нашу помощь и помощь других людей. Тех, кто мог бы помочь ему выздороветь. Он дошел до стадии, когда было уже почти слишком поздно. Если ты будешь продолжать в том же духе, Лиза, я боюсь, что для тебя станет уже слишком поздно, и пути назад не будет.
Я с ужасом осознаю смысл его предсказания. Вижу, как глотаю водку и таблетки, как ребенок на своем пятом дне рождения, которому все разрешено. Вижу себя в больничной палате, выкрашенной в белый цвет от пола до потолка. Слышу звук маминых рыданий — рыданий призрака, который не может обрести вечный покой. Вижу доктора Уилсона, который настаивает, что я «разваливаюсь на части». Марту с биркой Бетти, которой она гордится, как самой ценной вещью. Вижу себя маленькую на заднем сиденье машины, смотрящую на дом с ключом внутри круга, а клеймо каменщика тем временем становится все меньше и меньше.
Я закрываю дверь.
Глава 32
Прохладный воздух снаружи снова выводит меня из равновесия. Я словно пьяная. Я дезориентирована, не знаю, как добраться домой. Так вот как я воспринимаю этот дом? Как свой? Нет, дом — это место, где ты чувствуешь себя в безопасности, где не боишься уснуть ночью. И точно не то место, где стены комнаты выкрашены в глянцевый черный. Если, конечно, ты не гот.
Я останавливаюсь на первой же автобусной остановке. Автобус подъезжает несколько минут спустя, и как только я захожу в него, то понимаю, что он идет не в том направлении и не по той дороге. Выйдя на улицу, я бреду и бреду без цели. Я еле тащу ноги, и прохожие смотрят на меня. Некоторые из них любезно спрашивают, в порядке ли я. Почему англичане спрашивают, все ли с тобой в порядке, когда очевидно, что нет?
Я поворачиваю за угол и узнаю это место. Это Кэмден-Хай-стрит. Замечаю желтый огонек службы такси. Женщина за металлической решеткой, жующая бургер, спрашивает, куда мне нужно. Услышав ответ, она велит мне присесть и подождать пять минут, пока кто-то не подойдет.
Тут появляется дородный водитель средних лет, который звенит ключами от машины и улыбается мне. Мы выходим на улицу, и я сажусь на заднее сиденье, но падаю на бок, когда машина отъезжает. Водитель смотрит на меня через плечо. Он обеспокоен.
— Вы в порядке?
— Нет. То есть да.
— Вы не пьяны?
Если бы моя проблема была в алкоголе, ее было бы легче решить.
— Нет, я не пьяна.
Он, наверное, беспокоится, что меня стошнит у него в машине. Когда становится ясно, что я не испорчу автомобиль, он оживляется, из него льется непрерывный поток болтовни о том, как ужасны пробки, какие велосипедисты гады, как жесток Лондон и как он сыт по горло клиентами, которые сбегают, не заплатив.
Я хочу, чтобы он замолчал, но сказать об этом такому дружелюбному человеку было бы невежливо, поэтому я молчу. Я начинаю узнавать улицы в окне такси и чувствую огромное облегчение. Он сворачивает на дорогу, и мы останавливаемся.
Я говорю ему:
— Чуть дальше, возле белого фургона.
Мы подъезжаем к дому с клеймом каменщика. Водитель поворачивается ко мне.
— С вас десять с половиной фунтов. Пусть будет десять.
Я нахожу свою сумочку. Вот черт! У меня всего пять фунтов и мелочь… Надо было ехать на «Убере», где плата за проезд снимается с моей кредитки.
— У вас нет денег, — это не вопрос, а утверждение.
— Есть.
Он раздраженно кривит рот и с нетерпением протягивает руку.
— Но не с собой. Подождите минутку, я зайду в дом и принесу их.
Он закатывает глаза.
— О нет, только не еще одна такая же…
Я вылезаю из машины. А есть ли у меня дома наличные? Однако это уже не имеет значения. Когда я делаю первые неуверенные шаги к дому, он уезжает без причитающихся денег.
Я целую вечность иду по подъездной дорожке. Останавливаюсь перед домом и смотрю на него, особенно на клеймо каменщика на стене, которое и привело меня сюда. В этом доме столько секретов. Ему за столько нужно ответить. Но если моя голова разорвется на мелкие куски, то я могу так и не узнать, что это за секреты, а мое время на исходе. Нужно еще немного постараться, и я достигну цели. Я в этом убеждена. Я не могу позволить себе сломаться. Это мой последний шанс выяснить правду, и ничто меня не остановит.
Когда я захожу в дом, мне кажется, что Марты и Джека нет. Внутри тихо. Я зову каждого по имени, чтобы удостовериться, а затем иду на кухню. Холодильник разделен на мою половину и их. Моя половина пуста: кто знает, что Марта может сделать с моей едой после того случая с Бетти. Я краду немного еды у них. Я не хочу есть, даже мысль о еде вызывает тошноту, но все равно делаю гигантский сэндвич с ветчиной, мажу на него майонез, нахожу маринованные огурцы и другие продукты, чтобы приправить сэндвич. Сажусь есть в столовой, где во время моего приступа бегали стулья и сервант, и насильно засовываю еду себе в глотку. От этого у меня кружится голова, но я немного прихожу в себя. Я ничего не ела, и добра мне это не принесло. Еще я стырила у Джека банку пива, и от него тоже стало легче.
Тут я осознаю: Джека и Марты нет дома. Это мой шанс. Или, может быть, они где-то прячутся, но я собираюсь воспользоваться шансом в любом случае.
С пивом Джека в руке я захожу в гостиную и встаю в угол, пытаясь почувствовать телом вибрации — или можете называть их как хочется. Я зажмуриваю глаза и пытаюсь почувствовать прошлое. Потом открываю глаза. Вспоминаю, как «сервант» пришел сюда с «женщиной, которая звонила в дверь». Это безумие, конечно. Но в то же время это правда. Вот где кричала женщина на праздновании моего пятого дня рождения. Я в этом уверена. Я выхожу из гостиной и пробую открыть дверь в утреннюю комнату. Но она заперта. Подумываю о том, чтобы выбить ее, но не уверена, что у меня хватит на это сил.
Я поднимаюсь на средний этаж и пытаюсь открыть все двери подряд. Комната, которая служит кабинетом Джека, открыта, и я захожу. Еще до того как я переступаю порог и вижу кавардак, я понимаю, что здесь для меня нет ничего интересного. Их спальня по соседству заперта. Но у Марты есть своя личная комната, и она, на удивление, не заперта.
В комнате задернуты шторы. Она похожа на пещеру Аладдина с этой одеждой, париками, духами, косметикой и фотографиями Марты в молодости, когда она была невероятно очаровательной и обожаемой мужчинами. На этих фотографиях она источает силу. Гипнотизирует и завораживает даже на самом простом снимке, не говоря уже о постановочных. Не знаю почему, но я заглядываю под ее кровать и сразу же жалею об этом. Я знаю, что это не по-настоящему, но на меня уставились глаза мертвой мыши. И я слышу крики. Здесь кричала женщина? Дети? Мужчина?