И он отвез. Его кровать стояла посреди квартиры-студии в Бруклине. Джереми не был богат. Он едва мог позволить себе еду, которую купил мне в закусочной. Но мне было плевать. Я лежала на спине в его постели, наблюдая, как он раздевается, и вдруг поняла, что сейчас впервые в жизни займусь любовью. У меня был до этого секс, но всегда участвовало только тело, не более того.
Но в тот момент я вложила гораздо больше, чем тело. Мое сердце наполнилось – сама не знаю чем. А раньше, с мужчинами, которые были до Джереми, сердце казалось пустым.
Поразительно, насколько по-другому ощущается секс, когда задействуется больше, чем просто тело. Я подключила сердце, и нутро, и разум, и надежду. Я растворилась в том мгновении. Не в любви. Я просто… Растворилась.
Словно я всю жизнь стояла на краю скалы, а после встречи с Джереми наконец решилась прыгнуть. Потому что – впервые в жизни – я была уверена, что не упаду на землю. А взлечу.
Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, каким безумием было так быстро в него влюбиться. Безумием, потому что эта влюбленность не заканчивалась. Если бы на следующее утро я проснулась и ускользнула прочь, все обернулось бы короткой интрижкой, и несколько лет спустя я бы об этом даже не вспомнила. Но на следующее утро я не ушла, а значит, это превратилось в нечто большее. С каждым днем наша первая ночь повторялась вновь и вновь. Именно это и есть любовь с первого взгляда. Ее нельзя назвать любовью с первого взгляда, пока ты не проводишь с человеком достаточно много времени, чтобы она превратилась в любовь с первого взгляда.
Мы не выходили из его квартиры три дня.
Мы заказывали китайскую еду. И трахались. Заказывали пиццу. И трахались. Смотрели телевизор. И трахались.
В понедельник мы оба отпросились с работы, сказавшись больными, и ко вторнику я стала одержима. Одержима его смехом, его членом, его ртом, его умениями, его историями, его руками, его уверенностью, его добротой, новой и постоянной необходимостью доставлять ему удовольствие.
Мне было нужно доставлять ему удовольствие.
Мне было нужно, чтобы благодаря мне он улыбался, дышал, вставал по утрам.
И какое-то время так и было. Он любил меня сильнее, чем что-либо или кого-либо. Я стала для него единственной причиной жить дальше.
Пока он не узнал, что есть кое-что важнее меня.
5
Такое ощущение, что я залезла в ящик с нижним бельем Верити и теперь копаюсь в шелке и кружевах. Я прекрасно понимаю, что не должна была это читать. Я приехала сюда не для этого. Но…
Опускаю рукопись на диван и просто на нее пялюсь. У меня столько вопросов к Верити. Вопросов, которых я не могу ей задать – а Джереми, вероятно, отвечать на них не захочет. Мне нужно узнать ее получше, чтобы понять ее образ мыслей, а автобиография – лучший источник ответов. Особенно эта, столь откровенная.
Я чувствую, что это меня отвлекает, а отвлекаться не следует. Я должна найти, что ищу, и перестать путаться под ногами у этой семьи. Им уже пришлось пройти через многое, и им ни к чему назойливый гость, копающийся в нижнем белье.
Подхожу к гигантскому письменному столу и беру телефон. Уже двенадцатый час. Я начала работать около семи вечера, но не ожидала, что уже так поздно. Я даже не слышала никаких посторонних звуков. Словно кабинет звукоизолирован.
Черт, возможно, так и есть. Если бы я могла позволить себе звукоизолированный кабинет.
Хочу есть.
Странное чувство – хотеть есть в незнакомом доме. Но Джереми сказал, что все в моем распоряжении, поэтому я направляюсь на кухню.
Но далеко не ухожу. Я замираю, как только открываю дверь кабинета.
Кабинет точно звукоизолирован, или я бы услышала этот звук. Он доносится сверху, и мне приходится полностью замереть, чтобы на нем сосредоточиться. И молиться, что это вовсе не то, чем кажется.
Тихо и осторожно приближаюсь к лестнице – и действительно, звук доносится со стороны комнаты Верити. Скрип кровати. Монотонный скрип – такой звук издает кровать, когда мужчина залезает на женщину.
Боже мой. Прикрываю рот дрожащими пальцами. Нет, нет, нет!
Я однажды читала об этом статью. Женщина попала в автокатастрофу и находилась в коме. Она жила в лечебнице, и каждый день к ней приезжал муж. Персонал заподозрил, что он занимается с ней сексом, несмотря на кому, и они установили скрытые камеры. Мужчину арестовали за изнасилование, поскольку его жена была неспособна дать согласие.
Как и Верити.
Я должна что-то сделать. Но что?
– Шумно, знаю.
Делаю резкий вдох, поворачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Джереми.
– Если мешает, могу выключить, – предлагает он.
– Ты меня напугал, – выдыхаю я. С облегчением поняв, что слышала вовсе не то, что думала. Джереми смотрит мне через плечо, наверх, откуда исходит звук.
– Это ее кровать. Каждые два часа поднимаются разные части матраса. Разгружает точки давления.
Чувствую, как по шее расползается смущение. И молюсь богу, чтобы он не догадался, о чем я подумала. Кладу руку на грудь, чтобы спрятать красноту – я знаю, кожа там покраснела. У меня светлая кожа, и каждый раз, когда я нервничаю, на взводе или смущаюсь, она выдает меня, покрываясь ярко-красными пятнами. Мне хотелось бы осесть на пышный, дорогой ковер и исчезнуть.
Прочищаю горло.
– Надо же, есть такие кровати?
Мне бы пригодилась такая, когда я ухаживала за мамой. Двигать ее самостоятельно было настоящим мучением.
– Да, но они неприлично дорогие. Новая стоит несколько тысяч и даже не входит в страховку.
Я задыхаюсь, услышав цену.
– Я подогреваю еду, – сообщает он. – Хочешь есть?
– Вообще-то как раз шла на кухню.
Джереми идет обратно.
– Это пицца.
– Отлично.
Ненавижу пиццу.
Джереми подходит к микроволновке как раз в тот момент, когда срабатывает таймер. Достает тарелку с пиццей, протягивает мне и готовит себе новую тарелку.
– Как идет работа?
– Хорошо, – отвечаю я. Достаю из холодильника бутылку воды и сажусь за стол. – Хотя ты был прав. Там очень много материала. Займет несколько дней.
Прислонившись к столешнице, он ждет, пока разогреется пицца.
– Предпочитаешь работать по ночам?
– Да. Сижу допоздна и, чаще всего, поздно просыпаюсь по утрам. Надеюсь, это не проблема.
– Наоборот. Я и сам сова. Сиделка Верити уходит по вечерам и возвращается в семь утра, поэтому я не сплю до полуночи, чтобы дать Верити ночные лекарства. А утром передаю ее сиделке.