Краткая история всего - читать онлайн книгу. Автор: Кен Уилбер cтр.№ 92

В.: Современности и постсовременности (модерну и постмодерну) свойственна эта флатландия, эта нисшедшая матрица ^[48].

К. У.: Во многих смыслах да. Как некое обобщение. В мире современности спасение — неважно, предлагается ли оно политикой, наукой, возрождением религии земли, марксизмом, индустриализацией, консюмеризмом, возвратом к племенной разобщенности, сексуальностью, возвращением к дачным хозяйствам, научным материализмом, принятием богини земли или экофилософскими построениями, — можно обрести лишь на этой земле, лишь в мире явлений, лишь в проявленном, лишь в мире формы, лишь в чистой имманентности, лишь в нисшедшей матрице. Нет никакой высшей истины, никакого восходящего потока — нет вообще ничего трансцендентального. На самом деле все «высшее» или «трансцендентальное» теперь считается дьяволом, великим врагом, разрушителем приземленных и погруженных в чувственное Бога и Богини. Вся современность и постсовременность в фундаментальном плане почти всецело действуют в рамках этой нисшедшей матрицы — матрицы флатландии.

В.: Стало быть, не произошло интеграции восхождения и нисхождения…

К. У.: Нет, наблюдается просто доминирование сторонников нисхождения в мире. И не только в «официальной» реальности, но и практически во всех формах «контркультуры» и «контрреальности». Нисшедшая матрица настолько вросла в действительность, настолько бессознательным образом принимается, настолько устоялась в качестве культурного фона, настолько встроилась в массовое сознание, что даже бунтари «новых парадигм» часто всецело движутся лишь в ее рамках. Она заразила и ортодоксию, и авангард; и конвенциональное, и альтернативное; и индустриалиста, и эколога.

В.: И именно это мне хотелось бы обсудить далее.

В.: Современный и постсовременный мир движется в рамках нисшедшей матрицы. И очевидный вопрос: почему так происходит?

К. У.: Диалектика прогресса породила свой первый казус в современности. Эволюция проехалась по кочке на дороге, вся машина накренилась и начала съезжать в кювет. Дифференциация Большой тройки — сознания, культуры и природы — стала перерастать в диссоциацию Большой тройки, впоследствии обернувшуюся схлопыванием всего в Большую единицу флатландии.

Эволюция, разумеется, — это самокорректирующаяся система, и она находится в процессе медленного выправления своей траектории. Как и в случае с фондовым рынком, в ней можно наблюдать общий и безошибочный тренд подъема вверх, но это не предотвращает вероятности жестких кратковременных флюктуаций (как вверх, так и вниз) — периодов роста и периодов спада. И начиная с восемнадцатого века ряд аспектов культурного «фондового рынка» пережил спад, и мы едва ли видели что-то подобное ему и только сейчас начинаем его преодолевать.

В.: Стало быть, это схлопывание не есть редукционизм, который можно обнаружить в предыдущих культурах.

К. У.: По сути, это так: в досовременных культурах отсутствовали как хорошие, так и плохие новости, связанные с данной дифференциацией, что иногда вводит критиков в замешательство. Поскольку более ранние культуры в первую очередь не дифференцировали Большую тройку, они не могли схлопнуть и редуцировать ее. Впечатляющее достижение по дифференциации Большой тройки позволило произойти и этой впечатляющей трагедии. Благо современности начало обращаться в катастрофу современности, и в значительной степени именно в данной катастрофе все еще пребывает мир современности и постсовременности (модерна и постмодерна). Это расколотый жизненный мир, в котором личность, культура и наука вцепились друг другу в горло; каждая борется не за интеграцию, а за доминирование; каждая пытается исцелить расколотость отвержением того факта, что другие квадранты реальны.

В общем, так получилось, что этот великий эволюционный скачок вперед принес нам и свою первую великую катастрофу — диалектику прогресса в своей первой современной форме, с кровью, пролитой на новехонький ковер.

В.: Итак, прежде чем обсудить плохие новости, почему бы вам вкратце не обобщить хорошие новости современности (или модерна), ведь именно в их отношении критики нередко ошибаются.

К. У.: Да, это важно сделать, ибо антимодернисты фокусируются на плохих новостях и, как правило, совершенно забывают про хорошие новости.

Ни магическое, ни мифическое мировоззрение не постконвенциональны. Но с переходом к власти рассудка и мироцентрической морали мы наблюдаем восхождение освободительных движений модерна: освобождение рабов, женщин, разнообразных отверженных и неприкасаемых. Важно не то, что правильно для меня, моего племени, моей расы, моей мифологии или моей религии, а то, что справедливо и правильно для всех людей, независимо от расы, пола, касты и вероисповедания.

И, таким образом, всего за столетний период, длившийся примерно с 1788 по 1888 год, рабство было объявлено вне закона и ликвидировано во всех рационально-индустриальных обществах планеты. Для доконвенциональной / эгоцентрической и конвенциональной / этноцентрической моральной позиции рабство есть нечто совершенно приемлемое, ведь равные достоинство и ценность распространяются не на всех людей, а исключительно на членов вашего племени, вашей расы или поклоняющихся вашему богу. Но с точки зрения постконвенциональной позиции рабство попросту неправильно и неприемлемо.

Впервые в истории случилось так, что некий общий тип общественного строя ликвидировал рабство! В некоторых более ранних обществах рабовладение не практиковалось, но, как показывает массивное количество данных, приводимое Герхардом Ленски, ни один из общих типов общественного строя не был всецело от него свободен — вплоть до периода рациональной индустриализации.

Это справедливо для Востока и Запада, Севера и Юга: белокожие мужчины, чернокожие мужчины, желтокожие мужчины и краснокожие мужчины захватывали в рабство ближнего своего — мужчин и женщин — и не особо об этом задумывались. В некоторых обществах, таких как ранние кормодобывающие культуры, было сравнительно меньше рабовладения, но даже охотники и собиратели не были всецело от него свободны — на самом деле именно они-то его и изобрели.

В этом смысле один из социальных кошмаров в Америке состоял в том, что эта страна была сформирована прямо в период великого перехода от аграрного рабовладения к индустриальному отказу от рабовладения. На самом деле Конституция США все еще является аграрным документом: рабство настолько считалось чем-то самим собой разумеющимся, что оно даже не упоминается в ней, а женщины не считались гражданами (и ничто из этого не требовалось объяснять в самом документе!). Но по мере того как центр культурного притяжения продолжал переходить от мифико-аграрного к рационально-индустриальному, рабство было искоренено повсюду, хотя нанесенные им шрамы все еще пребывают с нами.