– Простите, господа, можно вас на два слова?
При этом Паскаль Симеони, со свойственным ему проворством и ловкостью, ударил разом каждого из них по плечу.
Лафемас и Мирабель, мгновенно оставив Жильетту в покое, вскочили с намерением наказать наглеца, осмелившегося прервать их столь неделикатным образом.
Но этот наглец имел вид гордый и мужественный; подперев правой рукой бок, а левой покручивая свой тонкий ус, он стоял так храбро, что, несмотря на свое обычно презрительное отношение ко всем и ко всему, ловкачи на минуту смутились.
Лафемас взирал даже с некоторым восхищением на статную фигуру Симеони, так внезапно явившегося пред ними.
Лафемасу было тогда тридцать семь лет; он был очень худощав, скорее красив, чем дурен; но что до выражения его лица, так оно и в спокойном состоянии духа сохраняло самый зверский характер. Буаробер, любимый писатель Ришелье, рассказывает про этого начальника ловкачей, что когда бывал ясный день, то он всегда кричал: «Ах! Вот отличная погода, чтобы вешать!» Лафемас питал страсть к виселице. Приятная страсть, не правда ли?
Про шевалье же де Мирабеля нельзя сказать ничего особенного ни в физическом, ни в нравственном отношении; то был просто игрок, развратник, хвастун, и ничего более; однако теперь он опомнился первым и вскричал, смерив противника грозным взглядом:
– В чем дело, друг? Уж не ищете ли вы ссоры? В любом случае вы могли бы избавить нас от столь сильных ударов по плечу, не так ли?
– Гм! – произнес Симеони с притворным смирением. – Бьют как могут, дорогой сеньор.
– Вот как! – сказал, в свою очередь, Лафемас. – Да ваш язык, похоже, так же остер, как силен ваш кулак! Как ваше имя, сударь?
– Паскаль Симеони.
– Впервые слышу.
– Вполне возможно, так как я приехал из провинции. К тому же не всем же суждено быть таким знаменитым, как знаменитый Исаак де Лафемас.
– А! Мы продолжаем шутить!.. Однако, мой друг, с какой стати вы прервали нашу игру с этой юной особой? Быть может, вы ее ухажер и вам не понравились наши шутки?
– Они мне действительно не понравились, пусть я и не ухажер этой девушки. Но я преследовал и другую цель, беспокоя вас.
– И какую же?
– А вот какую: я был тут, когда вы с вашим товарищем вошли в магазин, и слышал, как вы, дорогой господин де Лафемас, говорили, что игра в мяч есть наилучшая из всех игр… и что первый, кто не согласится с этим, будет иметь дело с вами.
– Да, я сказал это и повторяю. Что же дальше?
– Дальше? Что ж, тогда я имею честь объявить вам, что я не разделяю вашего мнения об этой игре в мяч… которую всегда считал… всегда считал наиглупейшей из игр… способной забавлять разве что дураков.
– Что?
– Дайте мне закончить! И, следовательно, имея удовольствие не соглашаться с вами, я готов, по вашему приглашению, иметь дело с вами… сию же минуту… в этой самой лавке и при свете этих свечей. Эта импровизированная дуэль будет крайне весела… гораздо веселее игры в мяч, уверяю вас! Впрочем, из уважения к присутствующим я позабочусь, чтобы эта игра не переросла в трагедию. О, я вовсе не желаю вашей смерти, господин де Лафемас! Мне только хочется преподать вам небольшой урок, не более… чтобы отучить вас от излишней болтливости и хвастовства! Вы слывете искусным фехтовальщиком. Что ж, я готов держать пари… на двадцать пять пистолей… что за две минуты я обезоружу вас… выбью у вас из рук шпагу!. Ну, так как? Согласны?
Паскаль Симеони и договорить не успел, как Лафемас по его примеру обнажил шпагу.
Жильетта в ужасе вскрикнула и спряталась под прилавок.
– А мы встанем здесь! – вскричал Мирабель Ла Пивардьеру, увлекаясь смелым поступком искателя приключений. – Что ж нам стоять без дела, когда эти господа будут драться? Ну же! Сразимся вчетвером, черт возьми!
– Почему бы и нет, сударь! – воскликнул Пивардьер, потянувшись за шпагой.
Но Симеони удержал его.
– Что вы! – вскричал он. – Да нам и двоим-то мало места! Возьмите лучше свечу, Ла Пивардьер, и вы, Мирабель, и посветите…
– Но… – зароптали было те в один голос.
– Господин Симеони прав, – сказал Лафемас. – Ему надо больше простору, чтобы обезоружить меня… хе-хе!.. как, впрочем, и мне, чтобы перерезать ему горло!
Лафемас был очень бледен. Он силился смеяться, но смех его походил на спазматическое удушье.
– Эге! – произнес Симеони. – Да вы, кажется, изволите гневаться, любезнейший господин де Лафемас, за то, что вам предложили научить вас жить?
– Я нисколько не гневаюсь, сударь, – возразил начальник ловкачей дрожащим голосом, ясно противоречащим его словам. – И в доказательство тому – если вы действительно так ловки, как говорите, если вы научите меня жить… ха! ха! меня, который желает, и не скрывает этого научить вас умереть, – готов сделать вам одно предложение.
– Полноте! Какое же?
– Монсеньор кардинал де Ришелье любит людей храбрых и способных.
– И что с того?
– Вечером сего дня я намеревался отправиться к его светлости.
– Ну и?
– И если вы не имеете других планов, то, может быть, вы захотите вступить в ряды гвардейцев первого министра, господин Симеони?
Искатель приключений задумался.
– Не знаю, – промолвил он. – Поговорим об этом позже.
– Поговорим… возможно… если я вас не убью.
Лафемас встал в гарду.
– Поговорим, обязательно поговорим, – сказал Симеони и небрежно скрестил шпагу со шпагой противника.
Следуя полученному совету, Мирабель и Ла Пивардьер, один – слева, другой – справа, стали светить сражающимся, тогда как Жильетта забилась еще дальше под прилавок.
Зловеще бряцнули шпаги, как всегда бывает перед атакой. Симеони, очевидно, именно этого и ожидал. Лафемас и в фехтовании был верен своему характеру: то была воплощенная хитрость, осторожность и – при удобном случае – неукротимость. Удобный случай представился; он сделал резкий выпад, но в тот самый момент, когда он полагал уже, что достиг своей цели, Симеони вышиб у него из рук шпагу.
– Раз! – спокойно проговорил искатель приключений.
Лафемас прикусил губу с такой злостью, что пошла кровь, но не произнес и слова.
Он лишь поднял шпагу и вновь встал в стойку.
Новая схватка продолжалась дольше первой.
Нападения со стороны Лафемаса участились, при этом Симеони заметил, что ему и правда хотят нанести смертельный удар.
«Нет, ему явно невыгодно представлять меня кардиналу», – подумал он и, парировав удар Лафемаса, так ловко приподнял шпагу противника, что та, взлетев к потолку, вонзилась в стоявшую позади Паскаля скамейку.